— Нет, нет! А ну — ка, я ее… Дамочка? Дамочка? А ну — ка, билетик свой…

— Мамочки родненькая, да она….

— Что?

— Дышит, но без памяти! Нинка, давай срочно к бригадиру! Надо снимать ее, пока не сдохла!

Потом обернулась, и уже на окружающих их пассажиров.

— Ну, что вы вылупились? Что? Ехайте себе и не суйте свой нос!

А потом к самому уху Нинки и шепотом, толкаясь от сотрясения вагона на стыках.

— Она,… она… Ее ищут и меня,…меня, могут….

— Что ты болтаешь, дура, кому ты нужна?

— Нет, я знаю, они могут, они все могут! — Запричитала проводница, вспоминая не такие уж давние разборки в своем вагоне между бандитами.

Вот так Наташку сняли с поезда и отвезли в больницу железнодорожников. А в последнее мгновение проводница выскочила и всунула ей под руку сумочку с деньгами. И хоть ей так хотелось оставить ее при себе, но уж больно страшно было потом работать и ждать возмездия от бандитов за украденные деньги у жены олигарха! И она в последний момент избавилась от искушения, вздохнув с облегчением, и как бы оправдывая свою нерешительность, довольно громко сказала:

— Девочки у меня…

Услышали окружающие и санитары, при этом подумали, что она потому так, что жалеет свою пассажирку.

Добрая женщина! А ведь говорили, что все проводницы.… Эх, да чего там! Злые люди и не чуткие, а вот эта?

Потом, после рейса, ее при всех хвалили и ставили в пример. Сам начальник узла, выступая, говорил ее товарищам:

— Молодец! Вот что значит специалист своего дела! Вот как надо работать, товарищи! Не просто перевозить пассажиров, а, можно сказать, к нему в саму душу заглянуть! Нет слов!

Молодец, что увидела, что спасла молодую женщину и проявила при этом мужество и героизм! Так надо держать, товарищи! Молодец! Будем выдвигать тебя на бригадира!

И пока Наташку вот так вытаскивали из вагона, из цепких когтей смерти, мы вернемся к ее первому мальчику, с которым она когда–то забываясь от счастья, впервые целовалась на берегу прекрасной и плавной реки.

Борька успевал, более того, он сразу же выделился среди первокурсников училища своим умением извлекать из инструмента волшебные и мощные чарующие звуки. За что сразу же получил кличку- Гений. Стоило только ему настроиться, войти, в какой–то ему одному известный образ, как от его инструмента словно широкой и набегающей волной начинала разливаться волшебная, завораживающая музыка.

Его пытались расспросить, просили показать, как у него так получалось, но Борька отмалчивался или говорил нехотя, что так у него оттого, что он просто умел настраиваться на исполнение произведений, включаться и чувствовать образ, питающий композитора при написании музыки.

Какой образ, чей? Для многих это оставалось загадкой, несмотря на то, что по музлитературе и истории музыки они проходили жизнеописания композиторов и знали о музах, питающих тех в далекие и не очень далекие времена. Но ни у кого так, как у Борьки все равно не получалось. И сколько ни пытались в училище, так и не разгадали секрет такого удивительного и трогательного звучания инструмента в борькиных руках. И ему стали завидовать…

Так сложилось, что на их курсе, среди немногочисленных ребят, не нашлось ни одного более — менее активного заводилы из парней, потому верховенство вскоре перешло в руки девушек. А там, где две девушки, как гласит китайская поговорка, там обязательно сплетни. А там, где три, там обязательно скандал! И начались интриги.…Кроме того, Борька как–то незаметно отделился от ребят …

То — ли музыка его так настраивала, просто пронизывала, или тоска, которую он все сильнее стал испытывать по ощущениям ко всему женскому и такому ему доступному телу там, дома, в маленькой пристройке, где его любила Евгения. А о том, что она его именно любила, он не сомневался, хотя напрасно он так о ней думал. Он не знал ведь, что она просто его для себя, для вычурного баловства завела, как болонку красивую, преданную и податливо–нежную. В противовес тем грубостям и мерзостям, с которыми ей приходилось чуть ли не каждый раз сталкиваться, обслуживая очередного клиента.

А то, что он был нежным, как молоденькая и стыдливая девушка, то она сразу же в нем почувствовала и разглядела еще тогда, под его женским нарядом.

Это же она, сгорая от похоти и желания его иметь при себе, так тонко и ненавязчиво повела с ним игру, словно опытная и искушенная в любви женщина.

На все его отказы тогда сблизиться, она придумала такую игру с ним и, памятуя о том, что надо все с ласками, сама его тогда попросила:

— Потрогай там у меня пальчиками, только все сделай нежно, не грубо.

Он отказался, противный мальчишка!

Тогда она стала его настойчиво гладить, целовать, нежно прикасаясь губами к лицу, блузке, которой он прикрывался спереди. Потом, преодолевая его застенчивое сопротивление, взяла руку и стала нежно целовать ему пальцы, удивительно тонкие и длинные…

Потом медленно стала сползать вдоль его тела, не прекращая целовать…

Он все пытался, обхватив ее голову рукам, вытянуть, вернуть ее голову на прежнее место, от того, куда она медленно и настойчиво спускалась. Но она ускользала из рук самым удивительным образом, и он не понимал почему? Неужели, это ее волосы мешали вытащить ее голову? Думал он, но это же неправильно, что она делала с ним. А то, что она все делала правильно, она не только знала, но уже все естественнее чувствовала. Борька, хоть и сопротивлялся, но его естество, вопреки его разуму и воле, реагировало…