Командиры лежали рядом. Лейтенант неотрывно смотрел в бинокль.

— Не видно? — спросил Никифоров.

— Нет. Туман понизу густоват.

— Может случиться, они изменят первоначальный план.

— Бесполезно: уйти им некуда. С той стороны тоже сделан заслон. Десант в кольце… Стоп! Кажется, идут… Идут! Карпов!

— Я!

— Передать по цепи: приготовиться к бою, без моей команды не стрелять, предателя взять живьем. Мой сигнал — пистолетный выстрел.

— Есть передать по цепи!..

Сверху, из окопов, забыв предупреждение лейтенанта не высовываться, тоже смотрели по очереди в бинокль Митя и Ленька. Они считали десантников: семнадцать… двадцать человек… двадцать пять… А в голубоватом сумраке из тумана появляются все новые и новые фигуры.

— Не иначе, целая рота! — сказал Ленька.

— Хоть две! Из этого болота теперь ни одна сволочь не вылезет…

Десант двигался гуськом. Кривой шел впереди, за ним — видимо, офицер — рослый десантник с пистолетом в руке, а дальше — автоматчики в серо-зеленых маскхалатах.

— Гадина, продажная шкура… — шипел Никифоров, не сводя глаз с Кривого. — Малярийным прикинулся, гнида паршивая!

— Мы их вплотную подпустим, — шепнул лейтенант. — Хорошо бы вместе с предателем и пару «языков» прихватить…

Но тут произошло неожиданное: Кривой вдруг резко обернулся назад и коротко взмахнул рукой. В бинокль было видно, что в руке предателя сверкнул нож. В тот же миг там хлопнул выстрел.

— Он кого-то ударил ножом! — шепнул Ленька, ничего не понимая.

Митя выхватил у товарища бинокль, но рассмотреть ничего не успел: голова десанта смешалась, строй мгновенно рассыпался.

Тотчас внизу раздался выстрел командира взвода, и затрещали наши автоматы.

Десантники залегли и открыли ответный беспорядочный огонь. По стволам сосен на Нена-мяги торопливо защелкали пули. Митя и Ленька поспешили укрыться.

— Ну и дадут им наши, вот дадут!.. — размахивал кулаком Ленька.

Митя вытащил из кармана пистолет.

— Пошли!

— Туда? Нам же приказано здесь быть.

— Это лейтенант на всякий случай сказал. В бою каждый действует, как умеет.

Они выбрались из окопа и, прячась за деревьями, поползли вниз.

Бой разгорелся, но пули стали реже щелкать по соснам: десантники поняли, что засада укрылась у подножия горы.

Ребята благополучно преодолели проволочные заграждения, если не считать, что Ленька крепко поцарапал руку, а Митя порвал штаны. Но во время боя кто обращает внимание на такие пустяки!..

Заслышав за собой шорох, Никифоров обернулся.

— Головы, головы не поднимайте! — предупредил он и энергично показал рукой, что нужно плотней прижиматься к земле.

Лейтенант, наблюдавший за боем, не обратил внимания на ребят. Митя проворно отполз в сторонку и, к величайшей зависти Леньки, который пристроился возле Никифорова, несколько раз выстрелил по десантникам. Митя, конечно, понимал, что на таком расстоянии попасть в цель из пистолета почти невозможно, но все-таки и его выстрелы влились в общий голос боя.

На болоте все явственней стали раздаваться крики.

— Ага, сдаваться начали! — удовлетворенно процедил сквозь зубы лейтенант.

В следующую минуту наши автоматчики с криками «ура» ринулись на болото. Ленька тоже рванулся было за лейтенантом, но Никифоров удержал его.

— Все уж кончено, — сказал он и устало поднялся с земли.

А Митя убежал.

На болоте и в самом деле отрывисто хлопали одиночные выстрелы, но скоро и они смолкли.

— Павел Иванович, он кого-то ударил ножом!

— Видел.

— Значит…

— Это еще ничего не значит!

Никифоров наблюдал, как автоматчики собирают трофейное оружие и сгоняют в одну группу пленных. Кривого в этой группе не было. Прибежал Митя.

— Тридцать четыре убитых, одиннадцать сдались в плен и с ними раненый офицер! — запыхавшись, объявил он результаты боя. — Кривой-то офицера ножом шарахнул! А тот его из пистолета, прямо в лоб…

— Поди, в цене не сошлись, вот и сцепились как собаки. — И Никифоров достал кисет.

Пленных вели автоматчики, увешанные трофейным оружием. Они возбужденно обсуждали подробности короткого боя, в котором с нашей стороны не было никаких потерь. Пленные хмуро молчали.

Никифоров вгляделся в бескровное широкоскулое лицо финского офицера и чуть не выронил цигарку.

— Адив сэ митте! — воскликнул он по-вепсски. — Эзмэй пагенидь, а нюгудэ ичемой ман паганойта тулидь!.. Ласквашти веллесэд вашшитой!.. [1]

Никифоров имел в виду лишь ножевой удар, в который предатель вложил, видимо, последние остатки своей совести. Но Григорий понял его иначе: он был убежден, что засаду ему устроил именно брат. Метнув на Никифорова ненавистный взгляд, Григорий промолчал.