У неё редкое, нездешнее имя. Павийские имена, в отличие, скажем, от урготских, это просто слова нашего родного языка, наиболее короткие и благозвучные. 'Светлый', 'сильная', 'вишня', 'весна'. Моё имя означает 'тень', и оно даётся нечасто, по большей части тем слабым и хилым младенцам, которых надо оградить от дурного глаза. Камали удивила меня, признавшись однажды, что ей уже под тридцать, и она кочует с актёрами большую часть своей жизни. 'Олли подобрал меня, когда я попрошайничала. Танцевала за еду, а если от меня хотели чего-то ещё - быстро убегала.
– Камали усмехнулась.
– Я хорошо умею убегать. Только вот вырасти уже не вышло. Видно, я наголодалась в детстве, да так и не отъелась'.

Труппе пока хватает сборов, чтобы дотянуть до следующего городка, но, задержись они в пути, им придётся несладко.

Вопреки моим опасениям, наш ночной образ жизни действует на Солдина благотворно, немного отгоняя его безучастное уныние. Но телесно он слабеет, и мне приходится едва ли не силой заставлять его разминаться с кинжалом. У костра я пытаюсь развлечь его беседами. Фарс, который мы слушали вчера, лёжа в фургончике, вызвал у Солдина мрачные раздумья.

– Сначала я решил, что всё это пустые шутки, - говорит он.
– Но на площади так смеялись и хлопали, словно всё, до последнего слова, показалось знакомым этой толпе. Жадный до глупости купец, его блудливая жена, благородный, который, впадая в ярость, начинает рычать, как зверь. Кажется, я изменился настолько сильно, что перестаю понимать людей. Что принуждает их совершать столько неразумных и подлых поступков? Деньги?

Я отвечаю:

– Спроси ты о том, от чего зависит судьба страны, я и впрямь в первую очередь сказал бы про деньги. Откуда взять их для казны, куда можно вложить, чтобы хоть в чём-то остаться с прибылью. Но тебе придётся думать не столько о стране, сколько об отдельных людях, как это делал твой предшественник. А для них деньги - всего лишь общий для всех язык, на котором они пытаются говорить друг с другом. Язык не слишком совершенный. Для кого-то деньги - это способ утвердить свою гордость и жить не хуже других. Кому-то нужен собственный дом или хороший лекарь для больной жены. Кому-то - власть, хотя бы над родными. Ты прав, конечно, в том, что люди совершают много подлого и неразумного. Особенно в тех случаях, когда свои поступки они могут оправдать общим мнением и традицией.

– Разве такие поступки могут быть скверными?

– Скажи, ты бьёшь слуг?

– Конечно, а как иначе приучить их к порядку?

– А тебе случалось почувствовать, что это приятно - ударить того, кто не может ответить? Ты никого не избивал только ради этого?

Прежний Солдин начал бы гневно мне возражать. Нынешний угрюмо молчит.

– Знаешь, почему я так привязан к Миро? Он тоже мог бы кого-то побить - и не только ради порядка, но и просто в гневе. Но это вряд ли доставит ему радость. Он умеет находить другие поводы для радости. Погожий день, занятный разговор, девичью улыбку. А таким, как я, иных действий стоит просто избегать ...

– Так что же управляет людьми?

– Две вещи, - говорю я.
– Дурь и слабость.

– Что такое слабость, я понимаю... может быть слишком хорошо. Но дурь?

– Давай я расскажу тебе одну историю. Жил когда-то удачливый и ловкий вор...

Мой зачин похож на начало обычной сказки. Но я собираюсь рассказать не сказку, а то, что когда-то услышал от отца.

– Его пальцы легко открывали любые замки и запоры. Он всегда успевал ограбить чужой дом ещё до того, как хозяева проснутся или вернутся, навестив кого-то. Возможно потому, что ещё худших дел, вроде убийства, он не совершал, у него однажды проснулась совесть. А может быть, просто захотелось спокойной жизни, я не знаю. Но он решил стать честным ремесленником, и поскольку руки у него были золотые, ремесленником он оказался тоже очень хорошим. Бывший вор женился, у него родилась дочь. Его нередко звали даже в королевский дворец - ну, скажем, поправить что-то в машинах для столичного театра. Однажды придворному камергеру доставили налоги из провинции. Шкатулка была спрятана в большом, надёжно запертом сундуке, который никак нельзя было вынести из дворца незаметно. Но бывший вор увидел сундук, услышал разговоры про деньги и подумал, что со своим умением он вполне мог бы достать шкатулку и принести её домой. Для человека своего сословия он достиг к тому времени неплохого достатка, а большего и не желал. Просто он оказался не в силах отделаться от мысли, что может это сделать... и сделал. После долгих поисков деньги нашли у него едва ли не случайно. Шкатулка стояла прямо посреди комнаты, он даже не пытался её спрятать.

Я замечаю, что Олли уже давно сидит рядом и слушает меня. Поистине, этот человек, пусть он простит мне моё сравнение, отыскивает подобные рассказы, как ворон падаль. Вожак откланивается, желает нам доброй ночи и уходит. Солдин начинает спорить со мной:

– Но это история простолюдина.

– Ты всерьёз полагаешь, что мы так уж сильно от них отличаемся?

– Какое наказание вы назначили бы этому вору, Шади?

– Не знаю. Во всяком случае, я не стал бы пытать этого человека, тем более - публично. Деньги в шкатулке были в целости и сохранности, а сам он так искалечил свою жизнь, как этого не смог бы сделать никто другой. Говорят, он повесился в темнице. Он очень любил свою дочь, Солдин, и понимал, что отныне она будет для всех дочерью вора.

– Такие как вы опасны для всего, на чём держится государство, Шади. Будь я королём, я приказал бы вас казнить.

– Тебе не бывать королём. Ты будешь Архивариусом. Твой предшественник считал, что его забота - найти такое место, на котором я буду полезен. И отчасти ему удалось с этим справиться.

– А вас что заставляет скитаться со мной, Шади? Дурь или слабость?

Я думаю о Миро и о том, что приходится ему сейчас делать, чтобы уберечь свой дом.

– Конечно, дурь, - отвечаю я.
– Я дал старику слово.

Наутро я ворочаюсь на овчинах и долго не могу уснуть. Обычно после того, как всю ночь вглядываешься во тьму, это происходит почти сразу. Разговор заставил меня вспомнить худшие годы жизни, годы моей слабости и позора.

Четвёртая луна весны, 491 год от обряда Единения

Война, которой опасался отец, случилась через год с небольшим после его смерти. К тому времени я уже успел выполнить несколько поручений Архивариуса, а кое-за какую работу даже согласился принять от него плату. Деньги были очень кстати, ведь наш род уже давно жил, по большей части, доходами от государственной службы. Земель было немного, и мы сдавали их в аренду крестьянам.