Свои театры в столице есть у нескольких семей. Не самых богатых, поскольку это дополнительный источник дохода. Конечно, приглашения на сидячие места не продаются, а раздаются с поклонами и с обычным 'вы сделаете нам честь посещением'. Однако яма у сцены, где стоят люди попроще, деньги приносит, и немалые. Есть и королевский театр, куда не пускают простонародье с его непристойными выкриками, чесночным духом и лузганьем тыквенных семечек, но туда я не ходок уже давно.

Я тихонько подзываю Солдина и подхожу к костру с освещённой стороны с видом человека, который не собирается прятаться:

– Не слишком приятная ночёвка, верно? Мы с моим младшим спутником могли бы сторожить вас по ночам, а днём отсыпаться в фургоне. Иначе с нынешней дорогой вы совсем измотаетесь.

Двое остаются сидеть и бурчат что-то себе под нос, с подозрением глядя на мою опухшую физиономию. Третий встаёт, поправляя кинжал, и внимательно глядит на меня:

– Тихо! Господин, у вас осанка человека, который привык иметь дело с оружием. Как я понимаю, это предложение, от которого нельзя отказываться?

Он моих лет и примерно моего сложения - скорее плотный, чем худой, но привыкший упражнять своё тело - однако повыше и покрепче меня. Коротко подстриженная светлая бородка, острый взгляд. Он не оборотень, и почти наверняка не из благородных, но говорить с ним, используя обычное 'эй, ты' мне не хочется - и даже не потому, что от него сейчас зависят наши жизни. Поэтому я выбираю самое вежливое из простонародных обращений.

– Ошибаешься, сударь. Если в нас нет нужды, то мы спокойно уйдём прочь - хотя не отказались бы, конечно, сначала выпить горячего и обсушиться.

Не дождавшись возражений, я достаю из сумки окорок, отрезаю половину, кидаю на тряпицу, где уже лежат ломти хлеба, и устраиваюсь на бревне, лежащем у костра. Солдин, не решаясь сесть, подходит, чтобы согреть озябшие руки над пламенем. Вожак опускается на бревно рядом со мной.

– Похоже, ближайшие дни вы хотели бы провести подальше от лишних глаз.

– Не скрою, что так оно и есть. Но у городской стражи вопросов ко мне не будет. А если меня найдут... те, кто может искать, то я выйду и разберусь с ними сам, не вмешивая вас всех.

Лишь бы он не догадался, что искать могут и Солдина, тогда мне придётся лгать.

– Я могу заплатить.

– Нет нужды, господин, - отвечает он с достоинством, которое мне порой приходилось встречать у простолюдинов.
– Если я вас найму, то это вам полагается жалование. Лучше приберегите деньги, чтобы покупать еду, которая вам привычна - мы сейчас не роскошествуем. Но я хотел бы предложить вам ещё кое-какую работу.

– Какую?

– Видите ли, мы собираемся играть пьесу о принце, который притворился безумным, чтобы отомстить убийцам своего отца.

Я оседаю на бревне, не понимая, смеяться мне или плакать:

– Его отец был, конечно, королём?

– Безусловно, а как же ещё? На сцене должны сражаться на деревянных палашах, но пока что мы похожи на этих кляч - он поворачивает голову в сторону лошадей - которых оседлали бы и отправили в бой. Кроме того, времена грядут неспокойные, и хорошо бы вы, господин, поучили нас и всерьёз управляться с оружием. Благородных тут нет, и тяжёлого оружия нам не полагается, да оно нам и не по карману. Но длинные кинжалы есть у каждого.

Удивительно, что у актёров хватило денег хотя бы на кинжалы. По всей видимости, они обзавелись ими ещё до нынешней заварухи, когда оружие совсем подорожало. Вожак у них очень, очень предусмотрителен.

– Главное - чтобы они не спутали один мой урок с другим, - задумчиво замечаю я.

– Что вы имеете в виду?

– Удар палаша на сцене должен быть безопасным. Даже в учебных поединках, когда оружие тоже деревянное и сражаются в доспехах из плотной кожи, дело часто кончается раной, а то и увечьем. При этом удар должен быть хорошо заметным и выразительным. Тебе приходилось видеть урготские статуи? Взору представляется, что они движутся, не так ли?

– Да. Несколько раз мне удалось обойти вокруг них, и мне думается, дело в том, что с разных своих сторон такая статуя изображает немного разные моменты движения.

– Необходимо, чтобы ход оружия был ясен и очевиден глазу. Ну, а если бой идёт всерьёз - на палашах ли, на кинжалах - удару надлежит быть как можно более незаметным, быстрым и смертоносным.

Он усмехается:

– Считаете, как обычно, что в нашем ремесле всё ложь и обман?

– Ничуть, сударь. Самая горячая любовь, самая верная дружба, самоё чёрное предательство в жизни совсем не так красивы, наглядны и выразительны, как они того заслуживают. Удивительно ли, что людям хочется увидеть их такими?