Мы с Солдином пошли оттаскивать в лес трупы. Один лежал совсем рядом с фургончиком, и был весь забрызган кровью, хлынувшей из рассечённой шеи. Сквозь стенку я слышал, как всхлипывает во сне Вима. Уж не она ли его зарезала? Оставшийся у лесной тропинки был ещё жив, но без сознания. Глубокая рана шла от грудины до паха. Мне не пришлось с ним долго возиться, и вскоре мы уже собирались нести тело в ближайший овраг.

– Почему они почти не сопротивлялись мне?
– спросил Солдин.
– Как будто каждого поразила какая-то слабость. Было темно, и я не сразу это понял, но потом вышла из-за туч луна. Я увидел, как бандит замахнулся, посмотрел мне в глаза и упал без чувств. Я стал уже совсем тем же, что и старик?

– Пока ещё не вполне. Через некоторое время никто просто не решится подойти к тебе с враждебными намерениями. Как тебе это?

– Страшно.

– Это правильно. Страшно, когда ты можешь убить любого, ничем не расплатившись взамен.

– Но я видел вас сегодня. Вы были как буря, и никто не мог вам противостоять.

– Солдин, теперь ты уже должен знать, кто я. Сегодня ночь полнолуния. В такое время я тоже порой сам себе ужасаюсь. Не опасайся я, что убьют Рони, мы справились бы с бандой вдвое быстрее.

– Почему вы его не отослали?

– Если парень и выбрал жизнь артиста, это ещё не значит, что он должен чувствовать себя отступником.

Подошёл Олли, и прогнал Солдина спать, намекнув мне, что наше занятие не слишком подходит для его возраста. Когда тот ушёл, вожак спросил:

– Мальчик чем-то болен? Лицо у него с каждым днём становится всё более неподвижным, как будто мышцы одеревеневают.

– Это не заразно.

– Но не опасно для жизни? Онемение не спустится ниже?
– он указал на грудь.

– О, нет, - сказал я как можно небрежнее.

Один погибший во время обряда. Один умерший от непонятной причины через месяц. Двое покончивших с собой. Таков был счёт за все прошедшие годы среди тех, кто пытался стать Архивариусом. Я мог лишь надеяться, что худшее для Солдина уже позади.

Сукины дети! Они всё-таки устроили то, что Олли называл 'в последний раз прогнать всё представление'. Задника не было, да на поляне и негде было его поставить. До этого я каждый вечер слышал, как актёры издевались над чересчур высокопарными стихами, переиначивая их на свой лад. Видел, как письмо, которое должен был читать Рони, его приятели в последний момент подменили пустым листком, и тот не придумал ничего лучше, как заявить, что не читает на павийском - это посол-то. Хохотал, когда Келни начал чересчур ловко уворачиваться от палаша своего напарника, и тому никак не удавалось его вовремя зарубить.

Олли накануне просто бушевал:

– Откуда такое бесстрастие? Вы что, урготские монахи? Кодрин, как скверно, что ты, наконец, забил гвоздь в своём башмаке! До этого у тебя хоть какое-то выражение на лице было. Вима, я не могу достать вам здесь хорошего вина, но если дело так пойдёт, то мне придётся раздобыть настоящий яд.

Теперь, когда представление закончилось, я сидел и плакал, стараясь, чтобы этого никто не заметил. Проклятые сукины дети!

Олли подошёл ко мне и тихонько проговорил:

– А вас легче тронуть, чем я полагал.

Солдин ехидно заметил:

– Почему, интересно, никто из героев (это слово он будто выплюнул) не подумал, кто теперь будет защищать страну? Пустое позёрство, сплошная игра.

Олли внимательно посмотрел на него и ответил:

– Да, это игра. Вы оба, наверное, слышали изречение 'все мы - актёры'. Его обычно произносят с осуждением, не задумываясь о том, что все - и в самом деле актёры, потому что у каждого есть свои зрители. А зрителя, даже если это отупевший от работы башмачник, надо уважать. Королю стократ разумнее командовать сражением с безопасного расстояния, но иногда он должен первым выступить в бой, чтобы у других хватило мужества пойти за ним. Учитель - далеко не всегда зануда, но показать школярам, что он может быть въедливым придирой, приходится каждому, кто исполняет эту должность. А отец семейства? Когда дети слышат, как он жалуется на ноющие кости и ругает жену из-за лишней потраченной монеты, кому из них приходит в голову, что на войне он был героем, которому обязаны спасением многие товарищи? Всё, что им хочется - это избрать другую жизнь, более осмысленную и яркую.

Не знаю уж, хотел этого Олли или нет, но своим выстрелом он поразил сразу две цели. Обычно безучастный Солдин сидел, кусая губы, что же до Рони, то тот просто весь залился краской. Поостыв, вожак продолжал:

– Если вы хотите, чтобы человек отважился на что-то или от чего-то удержался, не всегда надо взывать к его рассудку или объяснять выгоды. Покажите ему, как это красиво. Заставьте его ужаснуться тому, как это безобразно. А безобразного впереди будет множество. Люди станут писать доносы, выгонять из дома бесполезных стариков...

Он махнул рукой и помолчал:

– Вы согласны со мной, господин?

– Пожалуй, - ответил я.
– Но мне всегда было легче действовать вдали от посторонних глаз, самому решая, что хорошо, что плохо.

– Полагаю, вы и в самом деле таковы. Но что-то говорит мне, что очень скоро вам предстоит выйти из тени.

Вот теперь сиди и думай, случайно он произнёс моё настоящее имя или в самом деле о чём-то догадался.

Через четыре дня мы доехали до деревеньки, где Солдина ждала семья, которая должна была о нём позаботиться. Я сдал его с рук на руки, убедившись, что всё в порядке. Во время прощания юноша долго не решался меня о чём-то спросить, и, наконец, отважился: