Алексей следил за этой словесной дуэлью с интересом. Он не читал тех книг, которыми швырялся Воробейчик, не понимал и смысла всего разговора, — он просто смеялся над Воробейчиком, над его рыжим растрепанным хохолком, над вытаращенными, рачьими глазами.

— Ах, так? — протянул Воробейчик медленно. — Сжечь храм? А может быть, у вас есть более легкое дело?

Алеша увидел: глаза Ковалева стали пустыми, холодными.

«Вот он его сейчас обрежет», — подумал он.

— Со-зи-дать ты не умеешь! Ни поэм, ни зданий, ни машин! — медленно произнес Ковалев. — Значит, разрушай.

Он прошелся по комнате, наклонился к груде книг, разбросанных по полу, и вытащил какую-то.

— Вот легкий путь стать бессмертным, — засмеялся он и подал книгу Воробейчику.

— «Урок царям», — прочел тот медленно. — Это о цареубийцах, террористах. Я читал. — Он грустно вздохнул. — Но ведь царей сейчас нет.

Ковалев тоже вздохнул, но насмешливо.

— Да, жаль, царей нет! Царей нет! — и бросил книгу в угол.

От всего этого разговора у Алеши остался в голове приятный сумбур.

«Умны, — подумал он, идучи домой, — и начитанны».

— Людовик, ишь ты!

Сегодня был тяжелый день: еще до службы рано утром ходил на лесной склад. Запрягшись в салазки, волочил домой дрова: дров получил много, веревки резали плечи. Еле отдышался, чаю выпил — и на службу. Хлопотливый выдался денек: откуда у них только пакеты берутся? Так до обеда и не присел.

Обед — это уничтожение взятого из дому завтрака. Бегать домой далеко. Прямо из учреждения шел в школу. По-настоящему же ел дома вечером: обед и ужин вместе. Всегда был голоден. Привык есть торопливо, все больше всухомятку и на ходу. И дома ел так же, походя, хотя торопиться уже было некуда, разве в кровать: вставать рано.

Легкая зависть поднялась в нем.

«А им, Людовикам-то, Рувке и Никите, не вставать завтра чуть свет, не спамши!»

Снег хрустел под его сапогами. По синей улице бегали ребятишки, швырялись снежками. И Алеше стало вдруг грустно.

Он не знал, почему и откуда подкатилась к нему эта грусть. И чего ему надо и о чем тоска — он тоже не знал.

Он посмотрел на детвору, играющую в снежки, потом наклонился, зябкими руками взял горсточку снега, разбежался, пронзительно закричал и швырнул в ребят. Снежок не долетел до них и упал где-то в стороне.

Стало скучно.

Ускорил шаг, пошел домой.

— Отцу плохо! — встревоженно встретила его мать и заплакала.

Молча, как взрослый, прошел Алеша к отцу. Тот лежал.

— Плохо, брат, плохо! — сказал он сыну. — Ты кушать иди. Устал небось? — И добавил тихо: — Рано ты большаком стал.

«А может, школу бросить? — подумал Алеша, садясь за стол. — В деревнях в мои годы уж учению конец. Да и в городе! До революции, доведись, уж давно бы был в депо».

Он лег спать все в том же смятении.

«Теперь да не учиться? Да теперь самое наше время! — думал он и решал: — Школу не брошу!»

Но он чувствовал, что устал: от голодовки устал, от беготни устал, от учебы устал.

«Рано ты стал большаком».

Да, рановато!

В последнее время Алеше стало казаться, что Ковалев приглядывается к нему. До сих пор Никита относился к нему с ленивой ласковостью — и не больше, а сейчас приглядывается, пробует на зуб, закидывает какие-то удочки.

— Ты чего? — недоуменно спросил раз Алексей, заметив пристальный взгляд Ковалева.

— А... ничего... — И Алеша впервые увидел, как Ковалев смутился.

Желая вызвать друга на откровенный разговор, Алеша начал интимно:

— Ты кем будешь, как школу кончишь?

— А... не знаю...

— И я не знаю! Ну, не вечно же мне курьером быть! Чем-нибудь да буду.

— Тебе чего ж? Тебе везде путь открыт.

— Теперь всем путь открыт.

— Не всем.

Алеша бросил на Никиту быстрый взгляд.

— Это как?

Никита остановился среди улицы.

— Ты скажи, — вдруг взял он Алешу за борт куртки. — Ты скажи: я виноват, что мой отец казачий офицер?

— Ты к чему?

— Нет, ты мне скажи: виноват я? Почему мне везде ход закрыт?

— Вот же учишься.

— Учу-усь? — усмехнулся Ковалев. — А дальше? В университет меня пустят? В университет?

Алеша высвободил куртку и ответил тихо:

— Не пустят.

— Вот видишь! — И Никита захохотал.

— А ты работать иди, — осторожно предложил Алеша.

— Работать? Куда? В курьеры?

— А что ж?

— Не хочу в курьеры! Не хочу в подметальщики! Для того ли жить?

Они подошли к дому, где жил Никита.