Старушке вспомнилось давно минувшее, и она рассказала внуку, какой прелестной малюткой была в его годы Бланшетта и как ей, ган-ган, приходилось не спускать с нее глаз каждый раз, когда она ела плоды ченнета, потому что однажды косточка проскочила ей в горло и девочка чуть не задохнулась.

— С этого самого дерева, ган-ган? Мама жила в этом доме, когда была такая маленькая, как я? — изумился Робби.

— Ну конечно, малыш. Ган-ган ведь никуда отсюда не уезжала. Это твоя мама все время путешествует. Ты, конечно, знаешь, что она училась в Англии. Там она познакомилась с твоим папой и вышла за него замуж. Потом они уехали к его родителям в Америку — как говорят, чудесную страну. Но у твоего дедушки были причины вызвать их к себе. С тех пор они и живут в городе.

— А папа бывает у тебя? — внезапно встрепенулся Робби; у него возникла какая-то новая мысль.

— Твоя мама не хочет… О нет, малыш! — Старая дама покачала головой, и на ее лице появилось скептическое выражение. — Твоему папе очень некогда, Робби, у него столько дел!

— Но ведь когда-нибудь он мог бы приехать? — не унимался мальчик. Он выплюнул в окно гладко отполированную косточку. — Папа ужас как любит бананы и апельсины, он целую гору может съесть.

Ган-ган сдержанно улыбнулась и подала мальчику новый плод.

— Я стара, малыш, — ответила она, — а твои родители молоды и тянутся к свету. Старухи вроде меня только мешают молодым. Наша участь — держаться в тени и возиться с ребятишками. Счастливая участь, Робби…

Ее губы подозрительно вздрагивали. Робби, конечно, ни слова не понял, но вдруг его объял неистовый восторг: он сделал необыкновенное открытие.

— А я знаю! Знаю, почему папа к тебе не ездит! — закричал он, гордясь своей догадливостью.

— Не забывай, что у тебя во рту косточка, дружок. — Старушку тревожила не столько косточка, сколько предстоящее объяснение. Судя по голубым глазенкам Робби, оно было неизбежным.

— Ган-ган, я знаю, отчего сюда не ездит папа и мама никогда не привозила меня к тебе в гости, — снова повторил он и вынул косточку изо рта.

— Ну так почему же, мой белый негритенок? Только не надо фантазировать, дружок. — Ее губы вздрагивали, будто от сдерживаемого смеха.

Робби опять засунул косточку в рот, в последний раз обсосал ее и выплюнул.

— Потому что ты черная, ган-ган, — проговорил он убежденно, для большей выразительности сопровождая каждое слово энергичным взмахом кулачка. — Мама всегда твердит, чтобы я не смел играть с черными ребятишками. — Мальчик зажмурился и скривил губы, словно собираясь заплакать.

Мадам Ребекка де Жюно, вдова Пьера де Жюно и ган-ган мистера Роберта-Пьера-Марка Гринбурга, была еще вполне бодрой, когда через год с небольшим Робби посетил ее, приехав к ней вторично.

От глаз старушки не укрылось, что внешне Робби обещает быть копией своего папаши. Рыжие кудри, голубые глаза, веснушчатый вздернутый нос и бело-розовую кожу — все унаследовал он от жизнерадостного уроженца Айовы. Мать не любила, когда мальчик заговаривал с ней о бабушке. Однако ган-ган рассказала ему, что была больна и «душенька Бланшетта» (как с нежностью назвала она дочь) приезжала несколько раз, чтобы ухаживать за ней.

И все же Робби вскоре убедился, что в отношениях между его матерью и бабушкой нет и намека на равенство. В то время как сердце одной было открыто, другая стремилась отгородиться. Мальчик увидел это так ясно, как только возможно в его возрасте. Произошло это спустя неделю после его приезда, когда Бланшетта удостоила мать торопливым визитом. Она нервничала и была не в духе. Накричала на Робби за то, что он кривил ботинок, и пригрозила наказанием, когда он захотел проводить до сушильни мулов, нагруженных корзинами с какао. Она все время повторяла: «Ох, как мне надоел этот пьяный идиот со своей патокой в молоке!» Потом женщины о чем-то заспорили, и Робби услышал, как его мать с раздражением сказала:

— Ты слишком много болтаешь, мама. Есть вещи, о которых лучше помолчать… Ты ставишь нас с Марком в неловкое положение перед знакомыми.

— Бланшетта, ma fille [62] ,— возразила старушка с решительным выражением лица, которое сообщилось даже ее короткому, упрямому носу, — что ж тут худого, коли я говорю правду? Я отлично помню, как ган-ган твоей Генни Дилери таскала навоз на плантации какао. Сама она ничуть этого не стыдилась. Потом она вышла замуж за механика-поляка, который приехал сюда из Венесуэлы. А началось у них с того, что она косила траву для его лошади. Но даже и после замужества она не скрывала, что родилась в Конго. Красивая, крепкая девушка была она, а кожа просто прелесть, словно черный атлас. Так и стоит она у меня перед глазами как живая. А уж плясунья была! Как соберемся на гулянье, она нам все, бывало, покажет: и как пляшут йорубы, и хаусса, и конголезцы.

— Патока в молоке, — угрюмо вставила Бланшетта.

— Поэтому-то родственнички и подложили ей яду…

— Мама, перестань! — чуть ли не взвизгнула Бланшетта.

— Это правда… Но уж если Генниному мужу так загорелось, я продам ему один-два акра возле шоссе. Скажи ему, пусть приезжает, дружок.

В голосе матери Бланшетта уловила насмешку. Ган-ган отлично знала, что, как ни стремятся супруги Гринбург к расширению деловых связей, Бланшетта ни за что не допустит, чтобы мать встретилась с надменными, влиятельными Дилери.