Шрифт:
1940
Мой отъезд
1939
Д. Цуп. На железнодорожных путях
«На третьей полке сны запрещены…»
1939
11
См. Примечание 4.
Рассказы, которые могут быть приняты за стихи
1
У него, как у глобуса, одна нога, И женщины, которые встречают его, Напоминают ему об этом глазами, — Ни одна из них не хочет принадлежать ему, Спать с ним в одной постели И греть ему единственную ногу. Это получается так потому, Что рядом ходят Весёлые штабные мальчики, У них томные глаза, А усы напоминают Вскинутые в небо оглобли Брошенной каким-то незадачливым беженцем телеги. У них руки и ноги на месте, А что ещё необходимо женщинам, Которые третий год не видели мужей, Забыли цвет их глаз И не помнят их больше, как живых? Он теперь на всё озлоблен, Он видит, как страдают солдатки, От которых деревянным костылём Он отгоняет по вечерам назойливых штабных. И как плохо, что он помнит себя молодым, — Девушки с завистью смотрели вслед ему, Когда он не спеша, Докуривая отцовскую трубку, Шёл за село, на мельницу, Где светловолосая, невозможная русалка Называла его: «Ты — мой». Он знает: теперь не будет больше этого. Вот почему он очень рано сегодня Отправился на свой сеновал, — Эта ночь, как и завтра, и послезавтра, не для него, И как обидно, что костыль вечно будет стучать в сухую землю. 2
Я выхожу на улицу, И первый попавшийся мне на глаза круглый фонарь Напоминает розовую плешь нашего управдома, С которым я поругался сегодня Из-за несчастного лифта, Позволяющего себе двигаться только в одном, Да и то ненужном направлении — к земле. Я часто думаю, что было бы с нами, Если бы мы не изобрели паровоза, радио, Аэроплана, сложнейших машин И прочих весьма интересных вещей, Которые позволяют нам думать, Что мы всё-таки умные. Вчера один знакомый счетовод Уверял меня, что мир до сих пор Блуждал бы в хаосе цифр, Если бы кто-то случайно не придумал деньги. А я сказал ему, что это не так. Тогда он ушёл в свою каморку, Обозвав меня предварительно шёпотом. Затем я услышал неприятное щёлканье — Он снова работал на счётах. Когда я об этом рассказал одной женщине, Она долго хохотала, не подозревая, Что в эту ночь ей приснится Мой клетчатый шарф. 3
Он считал, что единственная профессия, Которую позволительно иметь всякой женщине, Это — стенография. Он был убеждён, Что все великие пианисты, каких мы знаем, Начинали со стенографии. Он в это верил, И с ним нельзя было спорить, Потому что, если б он узнал, что это — не так, Он бросил бы свою жену, Женщину положительную и, кажется, умную, Владеющую в совершенстве искусством стенографии. 1939
В вагоне
12
Стихотворение «В вагоне» написано по дороге в Иваново. В черновике есть строка «И чьи-то спутанные губы шептали тихое „прощай“».
1939
Б. Пророков. Лист из альбома
«Я с поезда. Непроспанный, глухой…»
1940
Вокзал
1
Зимою он неподражаем. Но почему-то мы всегда Гораздо чаще провожаем, Чем вновь встречаем поезда. Знать, так положено навеки: Иным — притворствовать, А мне — Тереть платком сухие веки И слёзно думать о родне. Смотреть в навес вокзальной крыши И, позабывшись, не расслышать Глухую просьбу: напиши… Здесь всё кончается прощаньем: Фраз недосказанных оскал, Составов змейных содроганье И пассажирская тоска. Здесь постороннему — лишь скука, Звонки да глаз чужих ожог. Здесь слово старое — «разлука» Звучит до странности свежо. Здесь каждый взгляд предельно ясен И всё ж по-своему глубок. Здесь на последнем самом часе Целуют юношей в висок. А пожилых целуют в проседь (Гласит мораль житейских уз), Поцеловать здесь значит: сбросить Воспоминаний тяжких груз.