— Как кончаете? — встрепенулся Потапов.

— Очень просто. По домам. Освобождение выходит. Обдумалось начальство!

Бородатый солдат хозяйственно укладывал свой сундучок. И хозяйственность эта и упрямая уверенность, которая светилась в серых глазах солдата, рассердили Потапова, но он сдержался.

— Обдумалось ли? — осторожно попытал он.

— В доску! Тоже ведь не без совести же!

— Неужто ты у них совесть нашел? — усмехнулся Потапов и прошел дальше, отыскивая нужного товарища.

Нужный товарищ озабоченно сообщил:

— Есть слушок, что получен приказ отправлять запасных. У нас бородачи уж монатки увязывают. Ни об чем теперь не хотят слушать. Ладно, говорят, достигли своего, по домам! К земле!

— Достигли!.. Тут самый разгар делов, а они о домашних печках раздумывают и мечтают!

— Серость!..

Действительно, по городу быстро пронеслось известие, что начальство получило из Петербурга распоряжение немедленно освободить запасных нескольких сроков и без задержки отравить их по домам.

— Что же это теперь выходит?! — потемнел Павел. — Солдаты, значит, выпадают... Сразу мы теряем большую силу... Тут хоть впору отказаться вывозить запасных...

— Еще чего? — возмутились товарищи. — И так в октябре власти демагогию разводили: железнодорожники, мол, не хотят солдат с фронта вывозить!.. Помнишь, что было?

Павел смутился. Он сразу же сообразил, что сказал глупость. Но, подстегнутый укоризненным тоном товарищей, пытался упорствовать.

— Попробовать бы...

— Пробовать нечего... Да и унывать вообще не стоит! Ну, отправят часть запасных, но ведь останется же здесь не мало войск. Пожалуй, останутся самые сознательные и надежные!..

Когда, наконец, по казармам было объявлено о немедленном освобождении запасных, бородачи засуетились, завозились со своим скарбом, повеселели и стали приветливыми даже с ефрейторами, которые еще вчера боялись сунуться им на глаза.

— Домой!.. — прокатилось по серой однообразной толпе. — Домой!.. К бабам!..

— К землице!..

Кой-где в казармах вспыхивали жаркие споры, кончавшиеся перебранкой. Солдаты помоложе, те, которые оставались еще на службе, привязывались к этому жадному крику «Землица!»

— Какая там у вас землица!? Курицу-то есть ли где выпустить? Эх, вы! Отцы почтенные!.. На пустопорожнее место возвращаетесь, а эвон как радуетесь!..

Некоторые бородачи смущались:

— Конечно... земли-то некорыстно... А все свое обзаведенье! Домашность!.. Уж не чаяли живыми добраться!.. Теперь без задоржки, прямо в хаты!..

— Опять, значит, по-старому мурцовку хлебать? Без никакой перемены?!

— Нам абы животы сохранить и то слава тебе, спасе!..

— Значит, ваше дело сторона, как там народ? А? Пущай, мол, другие расхлебывают?!

У иных загорались глаза и со злостью они нападали на молодежь:

— Не мы заваривали, не нам и хлебать!.. Это вот вы такие кашевары народ сомущали! Вы под японцем не были, от пуль не страдали!.. Вам што!? Нечего покусывать!

— Домой!.. Доберемся до домашности, там видно будет!.. — уклончиво обещали третьи. — Не без ума уходим...

В полдень был созван совет рабочих и солдатских депутатов.

Обычно переполненный зал на этот раз наполовину пустовал. Не пришли многие депутаты-солдаты.

— Сборами заняты! — с горечью объяснил кто-то. — Они уже одной ногой в дороге, дома...

Сергей Иванович, прищурившись, оглядел собравшихся, покачал головой, но быстро овладев собой, наклонился к председателю я твердо сказал:

— Начинайте. Ждать больше некого...

Военная забастовка закрутила Огородникова. Ему показалось, когда солдаты забушевали и стали бунтовать, что вот теперь-то наступило настоящее. «Вот это, — думал он, замирая от радости и некоторого страха, — по-настоящему закрутилось! Крышка теперь начальству! Крышка!..» Это настроение поддерживал в нем и Самсонов. Семинарист, целыми днями пропадавший где-то в казармах, около солдат, возле военного стачечного комитета, приносил Огородникову восторженные и подчас преувеличенные вести. И эти вести и сообщения порою туманили голову Огородникова.

А на мыловаренном заводике все было без перемен. Хозяин подгонял в работе и все оттягивал с прибавкой жалованья.

— Ох, уж совсем не время теперь это, — жалостливо уговаривал он рабочих. — Сами видите какие дела! Совсем застой, никаких у меня прибылей. Так уж тянусь, чтобы привычное обзаведенье не бросать... А то хоть самому куда на службу поступать!..

Сидоров, зло поблескивая глазами, вызывающе возражал хозяину:

— А ты закрывай лавочку! Что на самом деле, плачешься?! Если бы тебе туго было, неужто ты бы крутил это колесо?!