Галя показала. Лебедев перелистал страницы и хлопнул ладонью по книге.

— Вот самое подходящее! Берите и читайте!

Когда Галя посмотрела на то, что ей указал Лебедев, она радостно вспыхнула: вещь была ее любимая и она знала ее всю наизусть.

Рабочие собрались в углу, устроили место для Гали. В зале не прекращался шум. Кто-то вышел на средину и закричал:

— Давайте порядок, товарищи! Послушаем чтение!

Голос у Гали слегка пресекался. Она волновалась. Но преодолевая свое волнение, она начала:

«Над седой равниной моря ветер тучи собирает... Между тучами и морем гордо реет Буревестник, черной молнии подобный...»

Рабочие придвинулись поближе. Те, кто был на другом конце зала, обернулись, прислушались и пошли сюда. Необычные слова взволновали. Чистый, немного глуховатый голос девушки затронул какие-то чувства. Как музыка, лилась поэма. Как музыку, возбуждающую и бодрящую, слушали ее все в зале. Лица разгорелись. У некоторых в глазах вспыхнуло изумление, некоторые улыбнулись и так, с застывшей улыбкой, дослушали стихотворение до конца.

Лебедев оглянул слушателей, присмотрелся к Гале. Эта девушка нравилась ему. Скромная и вместе с тем смелая, она привлекала его к себе. Он узнал ее совсем недавно, с тех пор, как приняли ее в боевую дружину. Он знал ее брата, но девушка казалась ему совсем иной, не похожей на Павла. Но не только Галя привлекла сейчас его внимание. Сосредоточенно слушающие дружинники радовали его. В дружинах не всегда был порядок. Люди, оторванные от привычного дела, не умели с пользой проводить свой вынужденный досуг на сборных пунктах. Изредка с ними приходили беседовать комитетчики. Самым желанным для дружинников было, когда появлялся Сергей Иванович. Его беседы были всегда конкретны и обстоятельны. После его ухода дружинники заявляли:

— Вот это объяснил! Ясно и хорошо!

Но Старику некогда было часто приходить в дружины. У него было много работы в другом месте. Не всегда удавалось побывать здесь и другим комитетчикам. И оттого на сборных пунктах бывало бестолково шумно и неуютно. Дружинники играли в шашки или вяло спорили, или начинали нестройно петь песни. На полу бывало насорено, валялись обрывки газет, кожица от колбасы, корки хлеба. Было всегда густо накурено.

Поэтому Лебедев с удовольствием поглядывал на дружинников, которые присмирели и внимательно слушали чтение.

Галя разгорячилась. Ее щеки горели. Она не смотрела в книгу и декламировала наизуст.

« — Буря! Скоро грянет буря!

Это смелый Буревестник гордо реет между молний над ревущим гневно морем; то кричит пророк победы:

— Пусть сильнее грянет буря!..»

Слушатели подняли головы. Их лица тоже разгорелись. Они повторяют за девушкой:

— Пусть сильнее грянет буря!..

В неуютном зале стало как-то светлее и радостней. Да! О буре, о настоящей буре мечтают эти люди, и слова писателя так близко проникают в душу!..

Когда Галя уходила в этот день из собрания, она чувствовала, что дружинники стали ей ближе и родней. Оглядев их прежде, чем переступить порог, она улыбнулась. А, увидев на эстраде покрывавшуюся пылью рояль, она внезапно подумала о чем-то, что сделало ее улыбку еще светлее и чуточку лукавой.

На телеграфе перехвачена была телеграмма, адресованная губернатору и генералу Синицыну. Дежуривший на аппарате телеграфист, член штаба дружины, молча забрал ленту и принес ее в штаб.

— Вот какая штука! — сказал он и прочитал депешу.

Граф Келлер-Загорянский извещал, что после задержки, происшедшей из-за нежелания железнодорожников узловой станции выпускать паровоз под карательный поезд, он теперь следует с нормальной быстротой и без остановки и прибудет через четыре дня.

— Вот какая штука! — повторил телеграфист и бережно положил ленту на стол...

— Что-ж! — сказали в штабе. — Мы ведь этого давно ждем. Ничего неожиданного нет!..

Ничего неожиданного в скором появлении карательного отряда графа Келлера-Загорянского, действительно, не было. Его ждали уже давно. К его приходу готовились. Недаром больше недели дежурили дружинники на сборных пунктах, недаром в депо устроен был склад оружия и недаром Сойфер, Васильев и другие неотступно преследовали Сергея Ивановича, комитет и товарищей из штаба предложением сложить оружие.

О телеграмме быстро стало известно многим. Какими-то путями дошло о ней и до Максимова. Ротмистр удовлетворенно крякнул и стал тщательно расчесывать блестящий пробор на голове. Ротмистр оглядел себя в зеркало, прошелся по квартире, на которую он перебрался на всякий случай, чтобы замести свои следы. У ротмистра засияли ямочки на холеных щеках и он стал насвистывать марш «Под двуглавым орлом».

— Чорт побери! — вслух сказал он и расправил плечи. — Затрещат они теперь у меня!

И он вытянул руку и сжал пальцы в кулак.