Павел молчал. Он дул на кончики пальцев, в которых покалывало: видимо, мороз пробрался в меховые перчатки.

Мгновенье помолчав, Антонов мягко и примирительно продолжал:

— Сам знаешь, что момент очень важный. Если сейчас рассусоливать да направо и налево о своих намерениях рассказывать, то хорошего ничего не выйдет. Есть план. В общем известен он комитету, так и должно быть. А по частям мы его знаем каждый столько, сколько касается его участка... Вот мне доверено здесь, про здешнее я и знаю. А тебе, скажем, в другом месте...

— Ну, ерунда! — с деланным добродушием воскликнул Павел. — Чорт! Промерз я здорово!

— Постой! — спохватился Антонов, вставая, — пошли к ребятам, там тебя чаем согреют!..

В углу цеха бурлил большой самовар. За длинным столом, на котором расставлены были чашки и нарезаны большие ломти хлеба, сидели рабочие. Они потеснились и дали место Павлу и Антонову.

— Ну, Федот Николаич, — весело сказал Антонов лохматому, выпачканному в саже и угле старику, — наливай нам чайку, да покрепче!

— Можно и покрепче! — согласился старик. — Отчего не налить покрепче! Чай обчественный, для обчества, значит...

— Федот Николаич, — смеясь пояснил Антонов Павлу, — у нас вроде полкового кашевара. Мы скоро Федоту Николаичу форму военную выдадим.

— Ты мне про форму про эту не толкуй! — задирчиво, но с добродушными огоньками в глазах возразил старик, — форма мне твоя ни к чему. А вот ружье хорошее предоставь! А то выдали револьверт, а на кой он мне!?

— По воину и оружие! — засмеялись рабочие.

— А я, по вашему, плохой воин? — весело возмутился старик.

— Да не шибко боевой!.. Года твои подкачали!

За столом было весело. Павел на мгновенье представил себе: вот эти веселые, смеющиеся, беспечные рабочие разбирают стоящие в углу винтовки, рассыпаются в цепи, стреляют, падают. Неужели никто из них не понимает, что это не игра, не шуточки?!

И как бы отвечая этим его мыслям, один из рабочих, отодвигаясь от стола, слегка смущенно, сказал:

— И что бы, товарищи, такое сделать, чтоб бабы эти не ныли? Моя меня целое утро грызла. «Пропадешь, говорит, убьют, а я как с ребятишками одна управлюсь?»

Антонов прислушался к словам рабочего и обвел взглядом всех, сидевших за столом. Никто сразу не ответил заговорившему. Только старик, Федот Николаич, придвинул к себе допитые чашки и, немного помолчав, убежденно заметил:

— Баба — она шущество мокрое. Чуть што — слезы!.. Не клади, милый, на сердце эти ее слова!

— Ей, конечно, тяжело, если вдруг что-нибудь... — подхватил рабочий, сидевший на дальнем конце стола. — А ты, Комаров, терпи и не огорчайся!.. Моя тоже скулит!

— Известно, им не сладко! — зашумели за столом.

— Это понять надо!

— Против этого ничего не попишешь!..

Антонов молчал. Молчал и Павел. Молчал и думал:

«Конечно, они все ясно представляют себе положение... И все-таки они бодры и беспечны!..»

— Ну, я согрелся. Пойду! — заявил он и стал прощаться с рабочими. Антонов вышел провожать его из цеха. На улице их подхватил злой ветер и сыпанул им в лица колючий холодный снег.

— Погодка! — проворчал Антонов.

Когда Павел прощался с ним, Антонов задержал его руку.

— Не шебаршись, товарищ Павел! Честное слово! Видел, как рабочие, пролетарии к борьбе относятся? Бери пример!..

Пурга яростно обдала их обоих тучей снежной пыли. Кругом выло и стонало.

Пурга бушевала три дня. Пурга загоняла жителей в дома, делала пустынными улицы, обрывала провода, заносила железнодорожные пути. По улицам появлялись только редкие прохожие. И каждый стремился поскорее убежать в тепло, под защиту толстых, плотных стен, к уюту жарко натопленных печей. Люди входили в дома торопливо, кряхтя и отдуваясь. Люди не сразу сбрасывали с себя оковы стужи и яростного ветра.

Не сразу стряхнул с себя морозное оцепенение Сергей Иванович, переступив порог теплого дома. Долго продувал и протирал очки, долго разминал окоченевшие, не слушавшиеся его пальцы.

— Уже собрались? — заглянув в соседнюю комнату, удивленно спросил он. — Неужели я опоздал?

— Нет, вы пришли минут на пять раньше. Но товарищи вот пришли еще раньше вас...

Сергей Иванович оглядел собравшихся. Да, вот они, те самые, которые настойчиво и неотвязно требовали этого свидания. Ну, чтож, посмотрим.