Взглянувший на Гайдука рабочий раздумчиво сказал:

— Вроде как знакомая личность... Слышь-те, ребята, вот памятна мне эта личность, а что бы это было? А?

— Ты что? — равнодушно спросили его спутники.

— Очень знакомая... — продолжал рабочий. — Слышь-те, наискосок вроде такой живет, на моей улице. Жандарм...

— Да что ты? — надвинулись на товарища и на Гайдука заинтересованные рабочие. — Этот самый?

Гайдук метнулся в сторону, но сдержался.

— Напрасный поклеп! — крикнул он возмущенно. — Вполне напрасный!.. Я человек рабочий... Надо доказать, что жандарм!..

— Можешь доказать? — обратились товарищи к рабочему.

— Личность знакомая... — приглядываясь к вахмистру, неуверенно повторил рабочий. — А кто его знает, может и не он. Слышь-те, ребята...

Неуверенность рабочего взбодрила Гайдука. Притворяясь возмущенным, он в упор взглянул на него:

— Этак самого честного человека обидеть можно! Что ж это такое?!

Рабочие оглядели вахмистра. Они очевидно уверились в его невинности. Опознавший Гайдука смущенно моргал. Гайдук сунул руки в карманы полушубка и смело пошел своей дорогой. Его никто не задерживал. Сердце его выколачивало тревожную, трусливую радость. Рабочие оставались за его спиной и он прислушивался, не раздастся ли топот погони. Но все было тихо. И тогда у Гайдука вместе с радостью вспыхнула злоба, загорелась ярость против этих людей, против этого рабочего, который заставил его пережить острый, мутный страх.

Вахмистр завернул за угол. Ага! Просчитались! Ну, ладно. Хорошо жить, когда дураки не перевелись на свете!..

За углом послышался топот. Гайдук обмер. Гайдук метнулся как затравленный волк и побежал. Сердце его колотилось. И мутный страх снова охватил все тело.

Когда Гайдук добежал до чьих-то проходных ворот и скрылся в закоулках большого, беспорядочно застроенного двора, и убедился, наконец, что всякая опасность миновала, крупные капли пота потекли по его щекам и застревали в усах.

«О, господи, — прошептал вахмистр, обессиленно прислоняясь плечом к поленнице дров. — Господи! жизнь-то какая собачья!..»

Павел хмуро молчал. Рядом с ним шел Емельянов, встряхивал кудрями, выбившимися из-под шапки, и убежденно объяснял, что только что состоявшееся решение комитета и штаба о роспуске боевых дружин вполне правильно и разумно.

— Конечно, обидно и досадно! Но если бы только с одной стороны, если б не этот сволочной Сидоров, так и продержаться можно было бы. А вообще на рожон лезть не следует!..

— Благоразумие! Осторожность! — фыркнул Павел и зло сунул поглубже в карман озябшие руки. — Безобразие!..

— Напрасно горячишься, — укорил Емельянов. — Старик что говорит? Он говорит, что надо беречь силы и ждать подходящего случая.

Павел нервно рассмеялся:

— На счет того, чтобы беречь силы, и Сойфер мастер!.. Чем же мы тогда лучше его?!

— Сказал!.. — рассердился Емельянов. — Сравнил гвоздь с панихидой!.. Там либеральная тактика, шаг вперед, два назад. И нечего даже говорить о них!.. А у нас учет сил! Обдуманность...

— Собирали народ, готовили, — не слушая его, резко сказал Павел. — Вышло, что морочили зря... Что скажет рабочая масса?

— Об рабочей массе не беспокойся! — вспыхнул Емельянов. — Она свое знает... Рабочего нечего ребенком считать, что, значит, ему и так и этак все разжевать надо! Свое мнение у него есть! И непременно понимает рабочий человек, что поступлено правильно. Погибать мы не отпорны! Но чтобы с пользой, за дело!.. А так, из упрямства — благодарим покорно!..

Павел отвернулся и зашагал быстрее.

— Напрасно волноваться и голову вешать... — догоняя его, проговорил Емельянов. — Ты видал, как ребята затосковали было, а потом стряхнулись, затаили в себе... Думаешь, тебе одному тяжко?.. Молчишь?

Павел молчал.

— Молчишь? — повторил Емельянов и голос его дрогнул. — Мне, думаешь, сладко? А Старику? а другим?.. У всех душа болит. Но только виду не кажут. Скрывают...

Павел продолжал молчать. Оба пошли дальше в напряженном молчании.

Неожиданно Павел приостановился. Невольно остановился и Емельянов.

— Теперь только одно остается! — с горечью сказал Павел. И видно было, что сказал он это не столько своему спутнику, сколько самому себе. — Только одно!.. Пойти и постараться убрать того или другого из карателей...

— То-есть, как? — не сразу понял Емельянов.

— Очень просто! Из браунинга или снарядом...

— Ну, ну, — покачал головой Емельянов, — это уж вроде, как у эсеров, что ли... Зря!

— Меня азбуке нечего учить! — вспыхнул Павел. — Я все эти разговорчики хорошо знаю!.. И про тактику, и про ненужность, и вред индивидуального террора... Все знаю! А уж если испортили все дело, то и тактику нужно менять!