— Да, — отрезала она. — Да, я в своем уме. И я ухожу, разрываю наши отношения.

Владимиру захотелось, чтобы кто-нибудь его ущипнул, — настолько все происходящее было нелепо. Он резко замотал головой:

— Погоди-погоди, я не понимаю…

— Чего ты не понимаешь? — голос у нее был злым и несчастным.

— Что за редкостное идиотство происходит. Да еще среди полного благополучия.

— Володя, скажи мне откровенно, ты женщин бросал?

— Да, но какое отношение…

— Минуточку, — перебила она его. — Когда это происходило, ты считал свой поступок правильным?

— Да, но послушай…

— Тогда почему те твои поступки были правильными, хотя и не самыми красивыми, а мой — сразу идиотство?

— Тереза, — он сдерживался, хотя больше всего ему хотелось орать на нее и крушить все вокруг, — все те причины, которые ты приводила, — это дурь какая-то. Ты же умный человек и не можешь этого не понимать.

— Володя. Все кончено. И не надо ничего понимать.

— Не понимаю… Не понимаю.

— И не надо ничего понимать.

Он поднял голову, посмотрел на нее, и в его глазах заплясали алые огоньки бешенства. Как ни странно, стало чуточку легче.

— Что же, по-твоему, делать мне?

— Я не знаю, — она говорила, как заведенная. — Я знаю лишь, что делать мне.

Он отошел от нее, чтобы ненароком не кинуться и не покалечить. Но дальше окна отходить было некуда. Он отвернулся и прижался лбом к холодному стеклу…

— Что же тогда происходило между нами? — тихонько спросил Владимир, не поворачиваясь.

— Ты хотел меня, — раздался за его спиной спокойный голос Терезы, — а я хотела тебя. Мы уступили своей похоти.

— Похоти уступили… — усмехнулся он. — А как же мое стремление заботиться о тебе, довериться тебе? Не только обладать, но и защищать? А наши разговоры? А любовь?

— Прости, но мне ничего этого не надо…

Его замутило. Красные огоньки перед глазами слились в пламя.

— Не надо, — повторил он. — Раз не надо — тогда убирайся…

Терезу кто-то потряс за плечо. Она вздрогнула и очнулась. Перед ней стоял Иван. Из дома выходил Яков.

— Мама, что с тобой?

Сыновья выглядели обеспокоенными, разглядывали ее с сочувствием.

— Мама, — Яков тоже подошел поближе, — почему ты плачешь?

— Я? — удивилась Тереза. — Не может быть.

Она вытерла глаза, они и вправду были мокрыми.

— На самом деле, все не так плохо, — проговорила она решительно. — И вот еще что, мальчики. Я отдаю себе отчет в том, что в последнее время веду себя не так, как должно по отношению к вам. Это болезнь. И это пройдет. И я могу лишь вас попросить: потерпите — и я вернусь. Вернусь потому, что очень вас люблю.

Тереза принеслась на съемочную площадку через несколько минут после того, как Владимир позвонил. У съемочной группы создалось впечатление, что она стояла неподалеку и ждала его звонка. Ждала, чтобы приехать.

Владимир так обрадовался, что по-глупому разулыбался, глядя, как она пробирается через двор, заваленный гнутой арматурой, обломками, битым кирпичом… Словом, всем тем, что делало похожим этот заброшенный завод на Октябрьской набережной Санкт-Петербурга на развалины Сталинграда осени сорок второго года.

Съемочная группа смотрела на сияющего Зубова почти с ненавистью. Он страшно бесил коллег с тех самых пор, как вернулся из Москвы с пресс-конференции. По его мнению, что-то в проекте перестало получаться. Он отсматривал отснятый материал — и злился. Если бы он еще мог объяснить, что его не устраивало… Так нет же! Он и сам не мог понять, что не так. Предложения членов группы отвергались — он и бурчал, и язвил, и брюзжал. Вел себя, как дурная истеричная баба.

Зубов не вел так себя ни в апреле, когда они с представителями Степана набирали группу для работы над фильмом, ни после, во время экспедиции в Волгоград. Он всегда был корректным, сдержанным и очень доброжелательным. Хорошо представляющим, чего хочет, и умеющим это объяснить. А теперь уже сутки продолжалось непонятно что. Все — от актеров до последней ассистентки — были поражены превращением Зубова в маловменяемого самодура. И страстно мечтали об огромном булыжнике, плавно пикирующем на дубовую голову этого выскочки, возомнившего себя режиссером.

И вот теперь все видели, как он улыбается…

— Добрый день всем! — улыбнулась в ответ и Тереза. — Я рада вас видеть.

Актеры, ассистент режиссера, оператор — все, кто оказался неподалеку, — уныло закивали в ответ. Владимир же протянул ей обе руки, и она вложила в них свои маленькие ручки без перчаток. Также все заметили, как начинающий режиссер нежно погладил большими пальцами ее кисти.

Владимир не хотел выпускать ее руки из своих. Как обычно, пальцы Терезы были ледяными. Ему захотелось согреть их своим дыханием, коснуться губами. Но он вдруг поймал на себе несколько любопытных взглядов и осознавал, где находится. Решительно стер улыбку с лица. Позволил ей высвободить руки.