– А почему ты удивляешься? Ты что, забыл наш разговор? Я же сказал тебе, что достану деньги на операцию. Ты что же, мне тогда так и не поверил? – укоризненно глядя на Романа, спросил Иван.

– Папа! Папа! Папа! – рыдал Роман, закрыв лицо руками, но внезапно замолчал и, с тревогой глядя на Ивана, спросил: – А вдруг операция окажется неудачной и деньги пропадут зря?

– Стас, иди сюда, – позвал Иван и, когда тот подошел, попросил: – Слушай, расскажи вот этому недоверчивому, как тебе тот же хирург, что его будет оперировать, руку спас:

– А чего рассказывать? Я лучше покажу, – тот закатал рукав, обнажая исполосованную шрамами руку. – Вот, Роман, смотри, – и начал сгибать и разгибать ее в локте. – А ведь на ниточке висела.

И у Романа в глазах появилась такая отчаянная, такая безумная надежда, что Стас, не выдержав, присел рядом с ним на корточки и, похлопав по плечу, сказал:

– Не бойся, парень. У вас есть такой человек, как Иван. А с ним ничего не страшно, поверь, – выпрямившись, он оглядел притихших ребят и жалобно заскулил: – Есть хочу! Я с самого обеда ничего не ел! А вы гостей голодом морите! Хозяин, у тебя совесть есть или нет?

Ребята сначала заулыбались, но, спохватившись, что угощать-то нечем, начали смущенно переглядываться. А Иван, видя это, направился к двери, бросив на ходу:

– Совесть есть! Но она в твоей машине.

Когда из большой сумки на стол, как из рога изобилия, посыпались продукты, о которых ребята даже не слышали, не говоря о том, чтобы попробовать, они были потрясены и только периодически спрашивали: «А это что?», а услышав от Стаса название, которое им все равно ничего не говорило, кивали головой, чтобы с новым интересом уставиться на очередную яркую коробочку. Один только Юрка, чья коммерсантская душа не могла вынести столь бездарного разбазаривания денег на разные деликатесы вместо того, чтобы купить нормального мяса, запасти картошки, лука, отложить денег на черный день, а часть, наоборот, пустить в дело, не выдержал и, подойдя к Ивану, спросил:

– Папа, за сколько же ты договорился продать меч, если хватило и Ромке на операцию, и на эти продукты?

– А я его не собираюсь продавать, – спокойно ответил Иван. – Я в Москве старого друга встретил, посидели, поговорили… Вот он мне в долг и дал. А это, – он кивнул на стол, – вообще от него подарок.

– Это вы папе в долг дали? – Юрка повернулся к Стасу. – А когда нужно возвращать?

– Юра! – изумленно сказал тот, мгновенно почувствовав, как из армейского друга их папы он превращается в кредитора, а этих людей никто, нигде и никогда не любит, и как от ребят словно холодом повеяло. – Я похож на человека, у которого есть такие деньги?! Ты мне льстишь!

– Стас здесь совершенно ни при чем, – успокоил ребят Иван. – Мне их дал совсем другой человек, а отдавать можно не торопиться.

Степенный и хозяйственный Колька, быстро разобравшись во всей наваленной на стол снеди, тут же распределил, что нужно съесть в первую очередь, а что может полежать, и с помощью Славки и Шурки накрыл на стол, который ради такого случая перетащили к Ромкиной раскладушке.

Стас смотрел на счастливые лица ребят, на их горящие глаза, на спокойный умиротворенный взгляд Тени, которым он окидывал своих детей, и понимал, что перед ним настоящая семья, хоть все они друг другу по крови и чужие. Он видел, как каждый кусок чего бы то ни было делится ровно на восемь частей по количеству человек за столом, с какой любовью и заботой все относятся друг к другу, и чувствовал, что на душе становится теплее, что тает тот лед, который сковывал ее все последние годы.

Выйдя после ужина во двор, Стас спросил у Тени:

– Так ты к Смирнову Ромку повезешь?

– К нему самому. Хоть и противно мне его рожу самодовольную видеть, но, говорят, он лучший.

– А это действительно так – Петр плохих не держит. Да-да, – покивал головой Стас удивленному Ивану. – Смирнов у него на окладе, он всех наших чинит, если что. Поэтому если Ромку завтра я к нему привезу, то тебе эта операция может гораздо дешевле обойтись. Сколько он с тебя запросил?

– Пятнадцать тысяч.

– Ну а мне он скостит штуки три, не меньше. И платить будешь не до операции, а после.

– Спасибо, Стас, но не надо. Не хочу я детей сюда впутывать. Пусть ничего не знают. Пусть нормальной жизнью живут. Чувствую я, что шеф твой меня без работы не оставит, так что нищета нам не грозит. Только…. Стас, если со мной что… Ты за ребятами пригляди.

– Типун тебе на язык, во-первых, а во-вторых, мог бы и не говорить, – Стас помолчал, а потом задумчиво сказал: – Тень… А ведь они со временем все равно узнают… Как ты им объяснишь, откуда деньги берутся? Опять кто-то дал в долг, который возвращать не надо? Но я уверен, что они правильно все поймут. А вот вранье могут и не простить. И еще. Съезжать вам отсюда надо. Подозрительно твоим соседям покажется, что у вас вдруг невесть откуда деньги появились, разговоры ненужные пойдут. Если ты в саму Москву переезжать не хочешь, так можно будет где-нибудь в области, совсем в другом районе, хороший дом присмотреть, туда и переберетесь… – и, резко меняя тему разговора, категорично заявил:

– Так что я завтра Ромку сам отвезу. Сиденье разложим, и доедет он, как барин. Знаешь, – Стас улыбнулся, – завидую я тебе, такие парни у тебя замечательные… Надо же, шесть человек…

– Ну вообще-то их гораздо больше, – Иван кивнул на виднеющееся неподалеку большое старое здание. – Просто получилось так, что эти стали для меня самыми близкими и родными, ты же сам слышал, как они меня папой зовут, остальные-то – дядей Ваней, – он немного помолчал и задумчиво сказал: – Вот ты говоришь перебираться куда-нибудь… А как я их оставлю? Тех, – он снова кивнул на детдом. – Да и дети этот переезд вряд ли поймут – они же все вместе столько всего пережили! – и решительно заявил: – Нет! Мы тут останемся. Тем более что детдом грозятся скоро расформировать – здание-то аварийным признали, и раскидают ребятишек тогда кого куда. Нет! – еще раз решительно заявил он. – Пусть уж они, сколько получится, все вместе побудут, а с деньгами я что-нибудь придумаю.