Мария Антуанетта была веселой и очаровательной, но никто не принимал ее всерьез. Мать вообще не обращала на нее внимания, хотя именно ее одобрения дочь добивалась всю жизнь. При таком количестве старших и более ярких братьев и сестер на Антуан, как ее называли, никто не обращал внимания до тех пор, пока одна из ее старших сестер внезапно не умерла от оспы и не освободила место на шахматной доске матери.

Австрия и Франция традиционно были врагами. В середине восемнадцатого века их объединило еще более сильное неприятие некоторых других стран во время конфликта, который стал известен как Семилетняя война. Но когда война, а вместе с ней и временный союз закончились, Австрии потребовался более надежный способ укрепления только что обретенных сердечных отношений с Францией. Например, бракосочетание. Мария Терезия не собиралась отказываться или как-то иначе ставить под вопрос выгодный брак, пусть даже невеста была всего лишь полуграмотным ребенком. Никто не принимал в расчет личные склонности дочерей или другие ограничения, поскольку «принцессы рождены для того, чтобы повиноваться» [80] . Поэтому юную, очаровательную и не имеющую жизненного опыта принцессу отправили в такое место на земле (или, во всяком случае, в Европе), где она меньше всего могла почувствовать себя как дома.

Версаль.

В апреле 1770 года четырнадцатилетнюю Марию Антуанетту собрали в дорогу и отправили во Францию, чтобы она стала женой такого же неуверенного в себе и слишком молодого Людовика XVI, внука правящего развратного короля Людовика XV и наследника престола. Мать строжайше наказала дочери понравиться королю, его внуку и всему французскому двору. Любой ценой.

На границе двух государств состоялась краткая церемония. Французский посланник, встречавший Марию Антуанетту, мгновенно освободил девушку от всего ее имущества, включая одежду, домашних любимцев, компаньонок и сентиментальные сувениры. Все заменили французскими аналогами, хотя бы символически превращая ее из австриячки во француженку [81] .

К сожалению, этот неожиданный поворот событий по-настоящему не сработал.

Есть невероятная ирония в том, что Мария Антуанетта стала символом разврата, излишеств и карикатурной женственности. Когда принцесса покинула Вену, ее скорее можно было бы назвать настоящим сорванцом. На самом деле у Марии Терезии, часто писавшей дочери в Версаль и советовавшей ей одеваться во французском стиле, был любимый портрет Антуанетты, для которого та позировала перед выездом на охоту в своем лучшем охотничьем наряде. Скромный наряд и замашки сорванца подходили для Вены, где Мария Терезия утверждала, что «простота наряда более подходит для высшего ранга» [82] . В Вене сочетание власти и респектабельности было важнее гламура.

В Версале ситуация была противоположной. Люди демонстрировали свое богатство, причем в буквальном смысле слова. Судить о том, насколько важная персона перед вами, можно было по высоте его или ее прически и, разумеется, по размеру его или ее драгоценных камней. Ничего нового. Драгоценные камни всегда были символом богатства, а богатство часто использовали (вспомните Клеопатру) для доказательства силы и власти. Законы, разрешающие или запрещающие носить что-либо из одежды или украшений, будь то пурпурная тога или кольцо с бриллиантом в знак помолвки, создавались исключительно для того, чтобы визуально выделить доминирующий класс.

Но, как и во всем остальном, обитатели Версаля и в этом дошли до крайности. В каком-то смысле они перевернули эту традицию с ног на голову. Не влияние определяло доходы, а доходы и их демонстративное выставление напоказ влияли на положение в обществе.

Весь двор был вовлечен в неумеренное потребление, сплетни и «злобные интриги». Там, где не было настоящих интриг, их выдумывали. Не забывайте, что монархия и знать, как правило, невероятно скучали. Чем еще им было занять свое время? Они же не работали и, разумеется, не правили.

В каком-то смысле реалити-шоу изобрели в Версале, хотя там, разумеется, не было телевидения. Скорее, это был реалити-театр. По протоколу Мария Антуанетта каждое утро должна была одеваться в присутствии десятков чужих людей и знакомых. Трапезничала она в обществе Людовика и гостей, но сидела лицом к галерее со зрителями, которым было разрешено смотреть и слушать. В письмах домой Мария Антуанетта жаловалась на то, что ни на минуту не остается одна, даже когда наносит румяна. Это за нее делала какая-нибудь дама.

Остававшаяся в душе австриячкой, принцесса считала этот странный, эксгибиционистский версальский протокол смешным и открыто заявила об этом. Должно быть, она пожаловалась на это не тому, кому следовало, потому что ее реакция не снискала ей друзей при дворе и лишила той минимальной поддержки и доброжелательности, которые она до этого имела. Ее единственный австрийский «друг», граф Мерси, советник из Вены, на деле шпионил за принцессой по поручению ее матери и докладывал Марии Терезии о каждой оплошности дочери.

В многочисленных письмах императрица требовала, чтобы Мария Антуанетта лучше одевалась, постаралась стать своей и вела себя как француженка. Она напоминала дочери о необходимости соблюдать французские традиции, пусть даже глупые, и быть милой с представительницами королевской семьи, определявшими придворный протокол. Что более важно, Марии Антуанетте следовало немедленно прекратить открыто насмехаться над распущенной и стервозной любовницей короля (Людовика XV) мадам Дюбарри.

На самом деле именно это стало самой большой из ранних ошибок Марии Антуанетты. Хотя никто, кроме влюбленного Людовика XV, не мог выносить Дюбарри, «бывшую актрису», они с королем были неразлучны. (Наиболее вероятная причина – его кошелек.) Все при дворе об этом знали и вежливо вели себя с любовницей и фавориткой его величества. Но Мария Антуанетта сочла Дюбарри особенно гротескной и, побуждаемая злобными сестрами короля, устроила целое представление по поводу отсутствия вкуса у любовницы короля. Когда Марии Терезии донесли о стратегической ошибке дочери, она потребовала от той немедленного примирения с фавориткой. Она напомнила Марии Антуанетте, что ее главная задача «понравиться», хотя бы только для того, чтобы передавать информацию домой и продвигать австрийские интересы за границей, в первую очередь с помощью задушевных разговоров в постели.