Мария Терезия обладала политическим чутьем и проницательностью, которых так не хватало ее дочери. Она писала, что Мария Антуанетта «идет к пропасти» [88] . И мать никак не могла взять в толк, почему ее упорной, обходящейся в кругленькую сумму дочке, не обладающей никакими явными талантами, кроме красоты и очарования, никак не удается заманить мужа-тинейджера в постель. Неужели это настолько трудно? В конце концов, ведь исключительно ради этого ее и отправили во Францию.

Когда же через семь лет после свадьбы муж все же исполнил свой супружеский долг и Мария Антуанетта родила девочку (она назвала ее Марией Терезией в честь своей матери), она внезапно перестала вести себя словно испорченная, безразличная, прожигающая жизнь и деньги постоянная участница вечеринок.

У нее появилась новая навязчивая идея: простая жизнь.

Давайте прервемся на секунду и посмотрим на не столь уж простую культуру Версаля. Символы и канонические образы вне контекста – это всего лишь абстракции. Мария Антуанетта стала символом – и афера с колье стала символом этого символа – своего правления и его упадка. Чтобы по-настоящему расшифровать этот символ, нам необходимо понять более широкий контекст французской ярости в этот период.

Как я уже говорила, Версаль – это не Вена. У Марии Антуанетты было относительно нормальное детство, насколько оно могло таким быть при матери-императрице. Австрийская королевская семья и двор были относительно сдержанными. Мария Антуанетта выросла в достаточно скромной и в некотором смысле обыденной для принцессы атмосфере. Придворные дела оставались придворными делами, а частная жизнь королевской семьи оставалась частной. Формальный протокол, презираемый практичной Марией Терезией, соблюдался в очень редких случаях. Во дворце было два крыла (очень похоже на Белый дом). В одном вели официальные дела, в другом жила королевская семья. Дворец Хофбург, в котором родилась Мария Антуанетта, сейчас является резиденцией президента Австрии.

Версаль же со своими зеркальными коридорами [89] , граненым хрусталем и позолотой везде был аналогом Грейсленда [90] в восемнадцатом веке, только более декадентским и нарочитым. Он был результатом пожеланий и безумств не одного человека, а целой нации [91] . Помимо всего прочего, во французской культуре того времени ценили внешние проявления богатства и власти. В итоге проблема оказывалась намного серьезнее, когда они сравнивали внешность с реальным положением дел.

Пусть австрийский двор был менее шикарным, чем французский, но если Габсбургам не хватало гламура, то они компенсировали это авторитетом и влиянием. Если Вену можно было бы назвать округом Колумбия, то Версаль играл роль Голливуда во всем его блеске.

Разумеется, Австрия была монархией восемнадцатого века, а монархии по природе своей жесткие и несправедливые. Но, в отличие от Франции, в Австрии был работающий класс и функциональное правительство. Во Франции, напротив, социальное и экономическое неравенство было неотъемлемой частью французского общества. Эта иерархическая структура не была изобретена Марией Антуанеттой или французской королевской семьей. Ничего подобного. В течение столетий Франция существовала как система трех сословий. Первое сословие – представители церкви, второе сословие – знать, а к третьему сословию, как вы уже догадались, относились все остальные жители Франции.

По мнению историка Саймона Шамы, «реальная проблема Франции заключается в том, что она на самом деле оседлана антикварным набором правительственных институтов» [92] . Представительство трех групп населения было в высшей степени неравным, да и оно не играло никакой роли. Веками три сословия и их неравное представительство не созывались для обсуждения чего-либо. Решения принимались привилегированной элитой, и никому не позволялось их оспаривать. Огромные богатства и власть концентрировались в руках малого числа людей. Это был общепринятый и глубоко укоренившийся образ жизни во Франции. Что же оставалось третьему сословию? Остатки. В отличие от Австрии, во Франции не было работающего класса. И все же третье сословие каким-то образом умудрялось существовать на протяжении столетий.

Но потом все изменилось. К худшему. Начиная с «короля-солнца» Людовика XIV и заканчивая неудачливым Людовиком XVI и Марией Антуанеттой, плохо функционирующая культура аристократической Франции совершенно вышла из-под контроля. Все было позолочено и засахарено. Драгоценные камни сияли на прическах аристократок. Известна история (возможно, подлинная, но возможно, и нет) о том, что Мария Антуанетта, потратив ради бала почти целое состояние (даже по меркам Версаля) на пару атласных туфелек, украшенных драгоценными камнями, пришла в негодование, когда на другой день обувь развалилась на части. Она вызвала к себе перепуганного обувщика и пожелала узнать, почему туфельки ценой в дом развалились после того, как она их надела. Обувщик, запинаясь, ответил: «Мадам, вы же в них ходили». Угощения, подаваемые каждый вечер на роскошных банкетах, надкусывались и выбрасывались. Крестьянских детишек держали в комнатах с дырками в полу на верхнем этаже. Эти голодающие дети должны были через эти крошечные дырочки посыпать мукой тонкого помола парики красивых людей, когда те проходили из одной комнаты в другую.

Последние король и королева стали свидетелями нескольких суровых зим и сырых и холодных летних месяцев. Урожаи были плохими, собранное зерно покрывалось плесенью, и его приходилось выбрасывать. Продукты исчезли. Люди голодали. Чума свирепствовала в деревнях. Третье сословие почти ничем не отличалось от нынешнего третьего мира.

В это же время начинала зарождаться новая индустрия. Мы называем ее таблоидами. Совершенно новые компании, работающие в Лондоне и в Голландии, распространяли грубые политические карикатуры, выдававшие секреты и эксплуатировавшие (а иногда и провоцировавшие) скандалы. Ненавистная королева-австриячка, некомпетентный, если не сказать слабоумный, король, огромные суммы денег, отправляемые из Франции в Америку для поддержки – ирония судьбы – американской революционной войны против Англии, которую во Франции презирали. Все эти рисунки сопровождались статьями, шокирующими, щекочущими нервы и пожароопасными.