членами и хотели разговаривать только после того, как они станут влажными.

— Хорошо. Я получила «А» за статью. После занятия она сказала мне, что хочет,

чтобы я приняла участие в коллоквиуме политической журналистики, и присоединить

мою статью с научными исследованиями, — сообщила она ему с гордостью.

Хайден одарил ее очередной огромной улыбкой.

— Это классно, Лиззи, — сказал он, притянув ее в объятия.

Ни капли зависти. Если бы что-то подобное случилось с ним, Лиз знала, что она бы

завидовала. Но Хайден отличался от всех. Он искренне за нее радовался.

— Это же прекрасная возможность для тебя!

— Да, думаю, она пытается уговорить меня пойти в аспирантуру. Она сказала мне,

что я могла бы сделать отличное исследование.

В этот момент в его глазах что-то промелькнуло. Гнев? Разочарование? Лиз

сомневалась.

— И ты бы отказалась быть репортером после того, как столько времени

проработала в газете?

А. Вот оно что.

— Нет. Я не собиралась.

— Я просто…ну, я бы не хотел, все это время потратить на твою подготовку стать

редактором газеты, после моего выпуска, если ты собираешься бросить газету, после того

как я уеду.

После того, как он уедет. Она толком и не задумывалась о том, что он скоро уедет.

Это не укладывалось у нее в голове. Ей не хотелось, чтобы он уезжал.

— У меня нет намерения идти в аспирантуру, если я смогу получить работу

репортером, — утешила она его, — я просто подумала, что это был хороший комплимент

моей работе.

— Так и есть, — согласился он.

Она потянулась и взяла его за руку, поглаживая ее пальцем.

— Не говори о том, что ты собираешься уезжать.

33

— Что? — спросил он, глядя на нее, лежащей на его постели.

Она увидела, как он прошелся глазами по ее телу, после чего он выпрямился на

месте, где сидел.

— Мне нравится, когда ты здесь, — сказала она ему.

Она никогда на самом деле не говорила ничего подобного, и, произнеся это, она

поняла, что это было правдой. Она естественно не была готова к тому, чтобы Хайден

получил работу и переехал.

— Ну, сейчас я здесь, — сказал он, наклоняясь к кровати и давая их губам снова

встретиться.

Она издала глубокий стон, в необходимости, чтобы он взял ее туда, где она не была

прежде. Вес Хайдена переместился, его тело прижало ее. Бедра Лиз соблазнительно

покачивались в стороны. Ее руки нашли его ремень, и она притянула его ближе к себе.

Ее дыхание стало прерывистым, пока их тела двигались вместе в такт. Между ее

вращениями и его толчков навстречу к ней, Лиз почувствовала, как ее одежда начала таять

от жара, который они сотворили. Его тело сохраняло ритм таким образом, что у нее

закатывались глаза при мысли о том, что он мог сделать, если бы они были без одежды.

И в тусклом освещении казалось, что он изучает всю ее сразу. Его губы призывали

ее продолжить, а его язык заставлял ее тело сжиматься в определенных местах. Его руки

зарылись в ее волосы, и она почувствовала, как ее ноги раздвигаются, чтобы он мог

расположиться поудобней. Она чувствовала его мощь напротив нее. Его другая рука

нашла подол ее свитера, и он потянул его в сторону. Он расстегнул ее лифчик и сразу

схватил ее грудь, разминая, а потом пощипывая уже твердые соски.

Черт. Она была полностью одета и так возбуждена.

Он отпустил ее всего на мгновение, после чего стянул ее свитер через голову.

Следом за ним ушла ее майка, и она даже не позволила ему возиться с лифчиком, она

просто скинула его на пол. Он склонил голову, и он начал посасывать ее соски.

Она чувствовала, что ее тело сейчас разорвет на куски. Как она могла думать, что

не хотела этого? Она неделями накручивала себя в голове: Как она могла полностью

отдаться своим телом тому, кому не могла дать всю себя в остальном? Как она могла

двигаться дальше?

Но, пока сердце стучалось в ее груди, а ее тело тянулось к губам Хайдена, ее соски

требовали его внимания, она не могла себе представить, как она могла не желать этого с

ним. Зачем она это отрицала?