Девяносто девятая галера вошла в строй русского гребного флота.

Поздравив плотников с окончанием работ, Петр направился в канцелярию Адмиралтейства.

По дороге он заглянул в большую кузницу, где выковывались якоря, блоки и железные крепления кораблей, прошел через комнаты Адмиралтейства, заваленные снастями и разным строительным лесом. Здесь жили и работали мастеровые. На стенах висели чертежи, и по ним делались детали судов. Сверив одну такую деталь с чертежом, Петр одобрительно крякнул и, подойдя к канцелярии, с силой толкнул дверь и переступил порог.

В Адмиралтействе было пусто и тихо. Шел седьмой час вечера. Сенаторы [4] давно разошлись по домам. И только за конторкой сидел секретарь, перебирая и переписывая бумаги. В тишине поскрипывало перо, как будто скреблась мышь.

— Где же сенаторы? — спросил Петр, постучав суковатой дубинкой об пол.

— Совещание окончено, — отвечал секретарь, не поднимая головы. — А что вам, сударь, надобно?

Петр подошел к конторке и сел на стул.

— А что сидишь, если совещание окончено? — спросил он, положив на стол дубинку.

Секретарь нахмурился. Он собирался резко ответить, но тут же раздумал и продолжал писать, попрежнему не глядя на посетителя.

Писарь этот был человек пожилой и стойкого нрава; на своем месте сидел давно и знал, как себя держать.

— Об этом говорить не должен, — сказал он, щелкнув пальцем по конторке, — это есть государственная тайна. Извольте отвечать. Что вам надо?

Петр набил трубку табаком, искоса разглядывая писца, и сказал примирительным тоном:

— Добро. Ну, а что решили по делу о повышении в чине контр-адмирала Петра Михайлова?

— Решение есть, — сурово ответил секретарь, попрежнему не поднимая глаз. — Будет доведено до сведения контр-адмирала.

— Я и есть контр-адмирал, то есть шаутбенахт, — сказал Петр.

Секретарь наконец взглянул на Петра и узнал в нем государя, но не растерялся, а сделался еще более важным.

— Надлежит осведомляться днем, — сказал он. — Но поскольку, — тут он как бы смягчился и умерил тон, — по долгу службы вашей затруднительно приходить в иное время, то я могу изложить вам решение.

Писарь начал торопливо перелистывать бумаги. Найдя нужную, он прочел, поглядывая на волосатые пальцы Петра, нервно постукивающие по столу:

«Сего 19 мая 1714 года адмиралтейств-коллегия, выслушав прошение шаутбенахта Петра Михайлова о повышении его в чине, положила таковую резолюцию:

Поскольку шаутбенахт Петр Михайлов заслуг не имеет, за кои ему чин вице-адмирала надлежал бы, то в прошении ему отказать впредь до того срока, когда он чем-нибудь особенным отличится. Тогда ему и будет дан чин вице-адмирала».

По мере того как секретарь читал, лицо Петра багровело.

— То ли читаешь? — резко перебил он. — Дай-ка сюда приказ!

Секретарь вспыхнул и встал.

— Господин шаутбенахт, вам непригоже кричать так. Приказ есть дело государственное. Не волен я давать его кому бы то ни было…

Петр гневно сжал в руке дубинку.

— Как ты смел мне так сказать?!

Но секретарь отвечал решительно:

— Смею. По должности, которая приказывает сохранять порядок законов.

— Да ты с кем говоришь?!

— С шаутбенахтом российского флота.

— А знаешь ли ты, что за такую дерзость можешь голову потерять?!

Секретарь ответил дрогнувшим голосом:

— Знаю. Но негоже государю нарушать установления свои. Не страшусь сказать правды. Коли в законе сказано, чтобы не производить в чины без должных отличий, надо и государю соблюдать этот закон.

— Молчи! — закричал Петр; голова его задергалась. — Я вас…

И он выбежал из канцелярии, что-то бормоча и размахивая на ходу руками.

Галера.

Петр I говорил:

«Всякое государство, которое одно сухопутное войско имеет, — одну руку имеет, которое и флот имеет, — обе руки имеет».

Россия до Петра не имела флота. Она была отрезана от морей.

Азовским, Каспийским и Черным морями завладели турки, а Балтийским — шведы.

С давних пор Россия стремилась к этим морям. Но борьба за поморье на суше без помощи флота не могла быть успешной.