Повсюду между работающими, будь то землекопы или работники при печах, находились люди, вооружённые плетьми или палками, а то и короткими мечами. Они следили за работающими и не медлили применять свои орудия, когда кто-либо из тех мешкал делать требуемое.

Двигаясь дальше, Убар со слугами и рабами, намереваясь направиться прямиков в город, обогнул пирамиду. Увиденное же с другой её стороны заставило его вновь остановиться. Но теперь причиной его остановки было не столько удивление, сколько суеверный ужас.

Там было кладбище. Занимало оно никак не меньше десяти буров [15] . Одним краем своим оно упиралось почти в самую пирамиду, другим — в городскую стену, третьим доходило до берега Бурануна, четвёртый заканчивался у дороги, ведшей в город. Могилы теснились одна к другой. Только немногие из них имели на себе памятные знаки. На остальных не было ничего кроме земляных холмиков. На краю кладбища, что у дороги, была вырыта большая яма, на дне которой лежали тела, едва присыпанные землёй. Как видно, устроители этого некрополя более не намеревались рыть могилы для каждого умершего отдельно. Край кладбища у пирамиды был густо заставлен столбами, на которых были мёртвые останки, распятые или повешенные за шею. Над ними густо роились насекомые, на многих сидели стервятники, ожесточённо их терзая. Ужас от того места усиливало царившее там зловоние, к которому примешивался запах дыма из обжиговых печей.

Закрыв рот и нос краем одежды, Убар двинулся дальше, спеша как можно быстрее проминуть это ужасное место. Устав удивляться, он не заметил, с каким спокойствием шли по дороге в город или из него местные жители, не проявляя никаких чувств при виде этого преддверия Преисподней.

У городских ворот Убару пришлось заплатить немалое мыто за право войти в город для себя и своих людей, причём, за рабов стражники с него потребовали столько же, сколько и за слуг. Оставить спутников на постоялом дворе ему тоже стоило недёшево.

Город удивил Убара малочисленностью населения. Народу на улицах было мало, главным образом, женщины и старики. Детей не было видно совсем. Городской базар был и вовсе пуст. Повсюду в поисках поживы рыскали бродячие псы.

— Мир тебе, уважаемый Шубад! — сказал он, войдя под вечер в лавку, которая была в одном из множества похожих друг на друга домов.

— И тебе мир, уважаемый! — ответил хозяин лавки, разглядывая пришельца, подслеповато прищурившись. — Назови своё имя, чтобы я мог упомянуть его в благодарственной молитве.

— Моё имя Убар. Имя моего отца Угурназир, моей матери — Кулаа.

— Что же привело тебя ко мне в это недоброе время? — спросил Шубад.

— Я привёл на продажу шестьдесят рабов.

— Дело это хорошее. Рабы сейчас нужны, — медленно произнёс Шубад, разглядывая гостя.

— Так купи их у меня! — воскликнул Убар.

— Не откажи мне в такой чести, раздели скудную трапезу, — сказал Шубад, словно не заметив нетерпения гостя.

Трапеза действительно была скудной: лепёшки, козий сыр, да сушёные фрукты.

— Ты не похож на черноголовых, — сказал Шубад, когда вечеря была окончена, — У нас лица круглые — у тебя вытянутое. И волосы у тебя не такие курчавые, как у нас.

— Я родом из Ашшура.

— А по-нашему говоришь правильно…

— Я, как и ты, торговый человек. С малолетства кочую в этих местах, в Кише, Ниппуре, Шуруппаке.

— Ты не торговый человек, — сказал Шубад, пригубив из глиняной чашки травяного отвара. — Когда я спросил твоё имя, ты его назвал. Но ты также назвал имена своего отца и матери, хотя я о них не спрашивал. Ты нетерпелив и прямодушен. Торговые люди такими не бывают.

— Кто же я, по-твоему? — спросил Убар, глядя через открытую дверь на виднеющуюся вдали пирамиду.

— У тебя крепкие плечи, как у всех, кто упражняется с оружием. Ты — аккадский лазутчик.

— Не боишься?..

— Ты шёл ко мне из Аккада не для того, чтобы горло перерезать.

— Почему ты решил?..

— Приветствуя, ты назвал меня по имени, хотя видишь впервые. Ты узнал его от Никануура. Когда он был начальником стражников при нашем Мескалам-дуге, он, бывало, покупал у меня женщин для себя и своих воинов.

— Пока ваш лугаль платить не перестал.

Собеседники вышли из дома и присели на порог. Они сидели, глядя на пирамиду, имевшую в лучах заходящего солнца цвет червонного золота.

— Пять лет назад, в день, когда он похоронил отца и стал лугалем, Мескалам-дуг сильно изменился, — сказал Шубад.

— Говорят, его душу забрал демон? — спросил Убар, понизив голос.

— Демон во плоти, — ответил Шубад.

— Не знал, что такие бывают.

— Есть один такой. Игихулем зовут.