— Пускай потеснятся, — поддержали Человека Боя воинственные.

— Пускай потеснятся!

Мы видели этих людей и раньше, но что-то изменилось в них. Как будто выросли подбородки, как будто укоротились лбы.

Ушастый встал перед Человеком Боя.

— Значит, ты считаешь, что одни могут быть сыты, когда другие голодны, так тебя понять?

— Да, Ушастый, ты смышленый парень.

— И значит ты считаешь, что свирепость — это для человека самое главное, так, да?

— Да, я Человек Боя, для меня это самое главное.

— А тех, кто не так свиреп, надо уничтожить. Так, да?

— Да, приятель, бесполезных полезно уничтожать.

— А помнишь ли ты, что если луна увидит кровь человека, пролитую его сородичем, то этот сородич должен умереть?

— Сначала ты умрешь, Ушастый.

Две стрелы просвистели в воздухе. Они поразили Ушастого в спину.

Вскрикнули женщины, толпа угрюмо вздохнула, и стало тихо.

Черепашка бросилась к Ушастому, вгляделась. Боясь понять, что произошло, она села на землю, радом с ним.

— Надо было увести тебя отсюда. Я не смогла, прости меня. Прости меня. Прости меня.

Глава рода, опираясь на палку, подошел к обожженному стволу дерева. Снял со лба повязку — знак своего звания — и повесил на сук.

— Пора уходить, — сказал он.

Человек Боя приблизился к нему, проговорил севшим вдруг голосом:

— Не уходи, старый. Не оставляй нас. Самый большой костер мы будем раскладывать тебе. Не думай, отец, что я все забыл. Ты хром из-за меня. Твоя нога спасла нам жизнь… Да, отныне мы пойдем новой дорогой, но мы пойдем вместе с тобой.

— Нет, друзья мои, — отвечал Глава. — Не я поведу вас этой дорогой. Вы уже пошли по ней. Я давно уже стою в пыли, поднятой вашими ногами. А кто теперь будет вместо меня, он скоро объявится. Приготовь свою речь, Красноречивый. Когда ты успеваешь собраться с мыслями, ты говоришь особенно красноречиво. Я иной раз завидую твоему умению. И тебе, Ходок, можно позавидовать. Ни на кого не прольется столько счастья, сколько на тебя. Как на глухого — птичий щебет. Как на слепого — свет солнца. А тебя, вдова, не знаю чем утешить. Поплачь, это помогает. Ты перед всеми унизилась, теперь едва ли кто-нибудь захочет жениться на тебе. Никто не узнает, как ты красива, когда купаешься в озере. Красивее юных девушек. Плачь. Едва ли кто-нибудь испытает гладкость твоей кожи, ласку твоих рук. Перед тобой, Черепашка, я не виноват. Я говорил Ушастому: уходи. Он не захотел.

А я иду. Пора, пора идти.

Мне кажется, что ухожу не я,

а вы идете. Нам не по пути.

Желаю я тебе, моя семья,

нестрашных горестей, нетяжких бед…

Я здесь остался.

Я смотрю вам вслед.

Люди опустились перед ним на колени. Вдова плакала. За ней заплакали другие женщины. Глава заковылял прочь.

Красноречивый:

Военачальник! В этот трудный час,

в час, выражаясь проще, грозовой,

ты лучший здесь, ты первый среди нас.

Прости меня, ты должен стать Главой.

Человек Боя

Клянусь, друзья, грядущею победой…

Долгоносик:

Нет, будущим ты не клянись. Оно

позором этих дней осквернено.

Человек Боя:

Кто там опять? Все тот же Долгоносик?

Долгоносик:

Да. Долгоносик! Жить в постыдном страхе

перед тобою — то же, что не жить.

Человек Боя:

Зачем же в страхе? Что с тобою, брат?

Иная мне рисуется картина:

как пчелы, что на всех цветах сбирают

их сладкий сок, мы, рот набивши медом,

летим в свой улей и, подобно пчелам…

Долгоносик:

Встречаем смерть в награду за труды!

Уже две жизни только за два дня

тебя своею кровью запятнали.

И может быть, через одно мгновенье