Завтра мы пойдем покупать тебе сандалии, чтобы ты мог щеголять в них по улице, словно маленький принц. Потому что это важно.

* * *

Раз в год в гости к нам приезжала бабушка Мельман. Она всегда останавливалась в «Шератоне», в двух минутах ходьбы от нашего дома. Если ей доставался номер с окнами на проезжую часть, она жаловалась на гул машин, если же на противоположной стороне — на шумных соседей. Днем она убиралась в нашей квартире либо присматривала за мной и опять-таки жаловалась, что моя мать — никудышная хозяйка и что это очень в духе ее сына — жениться на такой грязнуле.

Своего дедушку я не помню. Кажется, он был знаменитым теннисистом. Моя бабушка любила рассказывать о своем муже, знаменитом теннисисте Ароне Мельмане. Но на самом деле он не продвинулся в мировом рейтинге дальше 268-го номера. Когда уже в первом туре Уимблдонского турнира над ним нависла угроза отчисления, он потерял самообладание, перелез через сетку и накинулся с ракеткой на своего соперника, юношу из Чили. Тот вырвался и хотел убежать, тогда мой дедушка бросился на траву и больно укусил его за ногу. Чилийца с разбитой губой и прокушенной икрой доставили в больницу, а мой дедушка был пожизненно дисквалифицирован теннисной лигой.

На пресс-конференции дедушка заявил, что какой-то мошенник из теннисной лиги наверняка подмешал ему что-то в чай и что против него плетут интриги. Так единственный раз в жизни он попал на первые полосы газет, пестревших заголовками: «Теннисист кусается как бешеная собака».

Всякий раз, когда позже в его жизни случались неприятности, дедушка неизменно восклицал: «Ха! Да тут не обошлось без теннисной лиги!»

Похоже, мой отец рос среди рассказов о том, что его отец был знаменитым теннисистом. Так продолжалось до тех пор, пока он не узнал, что на самом деле его отец, объявлявший кассиршам в универмагах: «Я — Арон Мельман, знаменитый теннисист тридцатых годов», не продвинулся в рейтинге лучших теннисистов мира дальше 268-го номера.

Когда мой отец опубликовал свою первую серьезную книгу «268-й номер в списке лучших теннисистов мира», сразу сделавшую его знаменитым, разум моего дедушки, по счастью, был уже разрушен старческим маразмом. Он сидел в кресле у окна и ни на что не реагировал. Его слабоумие не позволило ему узнать о том, что сын изобразил его в своей книге «268-й номер в списке лучших теннисистов мира» как тирана и мифомана, который в ресторанах всегда науськивал своих домашних: «Объясните им, что я Арон Мельман, знаменитый теннисист тридцатых годов, и что я не терплю подгорелой картошки».

Моя бабушка часто повторяла: «Ох уж эта книга! Все твердят, что это талантливо. Я в этом не разбираюсь. По мне так это слишком мрачно. В жизни и без того хватает огорчений. Но что бы ни говорили, все это выдумки. Твой дедушка был Бьерном Боргом тридцатых годов, довоенным Маккинроем, вот кем был твой дедушка! Грациозный спортсмен, буквально паривший над кортом!»

Затем она снова хваталась за губку и продолжала что-нибудь драить. Моя бабушка считала, что счастье заключается в чистоте и опрятности. Всю жизнь она вела яростную борьбу с пылью, бациллами и прочими возбудителями инфекций. Она до ужаса боялась пыли и смерти. За месяц своего пребывания в Нью-Йорке она чуть ли не через день умирала. Не меньше шести раз мы вызывали неотложку, а сколько раз по разным пустячным поводам водили ее к врачу, и сосчитать нельзя!

Помимо уборки бабушка, ясное дело, очень интересовалась теннисом. Если мы смотрели по телевизору соревнования по теннису, она беспрерывно повторяла: «Ну-у, твой дедушка делал это гораздо лучше». Про случай с укусом она никогда не вспоминала. А когда я ее об этом однажды спросил, она назвала это вымыслом.

Бабушкин дом ломился от трофеев, завоеванных дедом на разного рода малозначительных, полузабытых турнирах тридцатых годов. В гостиной висел большой портрет, изображавший Арона Мельмана на корте. На стене в коридоре красовалось пять теннисных ракеток. Сетка на них давно порвалась, дерево рассохлось, но никто не имел права к ним прикасаться. Дом бабушки был похож на музей тенниса.

Кроме пыли, смерти и тенниса ее занимало все, так или иначе связанное с темой «опозорить свою семью». Я часто слышал, как она повторяла моему отцу: «Приведи в божеский вид свои ботинки, может, ты думаешь, что Арон Мельман стал бы такие носить? Нельзя же так позорить свою семью!» Моей матери она тоже регулярно выговаривала: «Сделай что-нибудь со своей прической, ты позоришь нашу семью!» А меня наставляла: «Будь прилежен в школе, не позорь нашу семью».

В те недели, когда у нас гостила моя бабушка, меня мучило граничившее с уверенностью предположение, что самым лучшим выходом для меня было бы забраться под кровать и оттуда не вылезать или же, на худой конец, запереться в шкафу. Одним словом, как-нибудь исчезнуть. Ведь самоубийство, разумеется, тоже бы опозорило нашу семью.

— Да уж, — частенько повторяла бабушка, — люди думают, что это твой отец кое-что из себя представлял, но по-настоящему выдающейся личностью был твой дедушка. Знаменитый теннисист Арон Мельман — вот от кого ты ведешь свой род!

За год до смерти она окончательно потеряла разум и потребовала, чтобы на ее входной двери повесили табличку с надписью: «Здесь жил знаменитый теннисист Арон Мельман» прямо над давней табличкой: «Вытирайте ноги».

* * *