Боли они боятся, и страшно остаться наедине со своим же народом, с теми же западенцами.

Им нечего сказать никакой внятной программы нет и быть не может. Окромя «бей клятих москалей» — что? Вся программа — правильно поделить доход от российского газа. В бумажниках этих ребят и политика и экономика.

Вот еще интересно! Мой паренек беседовал третьего дня с поляком. Ничего серьезного — разведбеседа, изучал. Сам поляк никто и звать его никак — клерк в торговой фирме и без перспектив. Парень мой зевать уже начал, и тут пшек выдал: «Львов был наш и скоро опять наш будет». Знаю — для Центра ничего нового. Но какой цинизм? И железная уверенность! И этот пустяк не единственный. Что за этим? Эмоции?

Я про научный коммунизм знаю мало, но это, вроде, оттуда: идеи становятся материальной силой, когда овладевают массами. Кажется, так. А кто не хотел бы куснуть нашу матушку, в нынешнее–то время? Но самим страшновато! Поляки предлагают себя на убой сами. Гонор шляхты проснулся? Кто ж на Западе таким дуракам не рад?! Не приведи Господь, но если дело дойдет до горячего, все эти реверансы про права человека и уважение к кому ни попадя — по боку. За разговоры о политкорректности будут вешать. И первыми спохватятся англичане. Во Франции зреет что–то вроде бунта. Как–то это связано с Аль Каидой. Но об этом у Гущина спрашивать надо — ему в Париже виднее.

А кто в Европе готов серьезно драться? Пошуметь–пограбить — это пожалуйста. Но уже первая ночь в окопе здорово отрезвляет. Потом убить могут. Надо это им? Самое время вспомнить о героизме польской кавалерии. Вот и хорошо, вот и ладушки! Польско–бандеровское ополчение берет Москву. На дележку добычи подъедут большие дяди.

Лозунг момента: «цивилизационное превосходство». Не знаю, видится ли сожжение православных еретиков правоверными католиками, но о триумфе и банкете в Кремле мечтается!

По проникновению — если последует приказ, я готов. Дополнительного кредита не надо, обойдусь тем, что есть. А решение простейшее — вербовка «под чужим флагом», если дадите добро, разумеется! Других вариантов пока не просматривается, и толку все равно не будет, если уж так, то лучше деньги просто пропить.

Потом долго прокручивали варианты вербовок «под чужим флагом» для краткосрочных тактических целей и варианты подготовки агентуры для долгосрочных целей на оседание, с прицельным попаданием в высшие эшелоны власти.

Первые были важны в свете надвигающейся угрозы, вторые — на случай мирного и логичного развития событий.

Так, наверное, беседуют музыканты или очень увлеченные люди о предмете своей страсти. Три человека, беседующих за столом, представляли три самых верхних этажа политической разведки. Последствия такого разговора по прошествии времени, значительного или не очень, скажутся на решениях и действиях высшего руководства России, от которого зависит самое жизнь ста сорока миллионов человек, голосовавших за президента и вверивших ему жизнь и благополучие своих детей. Офицеры знали цену слову и то, чем им, их подчиненным и доверившимся им людям придется заплатить, чтобы слова были правильными, в очень скором времени.

Лебедев умел кратко и емко характеризовать ситуацию, еще короче формулировал задачи.

Должности собеседников никогда не были синекурой, как и почти любая должность в разведке, но то, о чем говорил директор, нагоняло холода и заставляло выпрямляться спины. Так делает мужик в поле, готовясь принять на плечи тяжкий груз.

Слушая директора, Шульц примерялся к небывалой по сложности задаче и, сжимая кулаки, выращивал в себе уверенность в ее исполнимости. Такие чувства испытывал безвестный комбат Великой Войны, получая задачу на разведку боем. Задачу, которую он выполнит.

Второй вопрос: что будет с его батальоном, в котором он знал в лицо и по имени каждого. И он, комбат, был их командиром. Цену решения такой задачи знают только побывавшие в атаке и схоронившие за окопами врага своих товарищей. Шульц хорошо помнил, как пахнут обломки сгоревших вертолетов, упругую дрожь машины и свой крик на входе в боевой разворот «Ат–така!».

В кругу этих мужиков высокие слова применяли для большого начальства, полагая, что это как раз то, чего них ждут. Так и было почти всегда.

Резидент ответил достойно:

— Я постараюсь.

Прощаясь, Лебедев, видимо, вспомнив, сказал:

— Генерал, позвоните Профессору. Он хотел переговорить с Вами насчет своих торговых дел. Их здорово напрягает ситуация с Балтийским трубопроводом. Вот телефон Ирины Григорьевны. Вы ее помните?

Шульц помнил: Ирина Григорьевна путешествовала вслед за Примаковым по жизни. Привык и доверял.

— Евгений Александрович! Завтра весь твой департамент работает на Берлинскую резидентуру. Покажите все, что так или иначе дополняет «Затею». Кроме агентуры, конечно. Перед отъездом или по готовности ко мне. Ферштейн?