— Думаю, нам подходит, — говорит Итэн. Вряд ли он почувствовал то же самое, что и я. Он ведь не медиум, но очевидно что-то именно в этом черепе его все-таки привлекло.

— Отличный символ для насквозь белой семьи, — смеется Лакиша. — Череп будет служить образом первопредка, поэтому перед началом обряда, вам всем нужно будет смешать кровь и полить череп ей. Это для изгнания духа из тела. Он войдет сюда, в череп.

Я прижимаю череп свиньи к себе, как новую игрушку, пока Лакиша снова встает на стул и роется на самой верхней полке. На этот раз она достает бутылку темного стекла, говорит:

— Вот сюда можно было бы поймать даже Мэтра Каррефура, поверьте. Мне даже немного боязно доверять вам такую сильную магию. Ты уверен, что справишься, Фрэнки?

— Мы уверены, — говорю я.

Бутылка совершенно обычная, в такой мог храниться ром век назад, на ней выжжен крест, тонкий и аккуратный, но больше ничего необычного я не вижу. До тех пор, пока не протягиваю за бутылкой руку. Еще не коснувшись ее, я чувствую сметающую с ног энергию, силу, магию. Она проникает мне под кожу, обжигая, вторгаясь в мою кровь, пробуя меня на вкус.

— Ощущения могут быть не самые приятные, ты же медиум. Верхний слой — чистая сила земли. Если ты медиум, земля не знает тебя, ты принадлежишь смерти, миру духов.

Но тут бутылка под пальцами вдруг разогревается, становится податливой и теплой.

— Сейчас — куда лучше, — сообщаю я, и Лакиша хмурится. — Тепло.

— Странно. Она хорошо реагирует на зомби, разве что.

— Почему?

— Потому что мертвые, в отличии от медиумов, принадлежат земле. Она раскрывает для них свои объятия.

— Значит, бутылка испытывает ко мне довольно амбивалентные чувства, — смеюсь я. — А что дальше — после первого слоя?

— Приманка, к которой любого из духов всегда будет неодолимо тянуть. Чистая сила жизни, то, чего не хватает любому из мертвых, вселись он хоть в тысячу живых. Духа непреодолимо тянет внутрь, но выйти он не может из-за защиты.

Лакиша скрещивает руки на груди, потом вздыхает:

— Короче, очень сильная вещь, ты даже не представляешь, насколько. Хорошо, что она тебя приняла все-таки, а то твоя душа могла бы оказаться вместе с духом твоего первопредка в конце обряда. Только помните, духи не дураки. Он будет понимать, что вы пытаетесь с ним сделать.

Лакиша вдруг выхватывает у меня бутылку и бросает ее на пол со всей силы.

— Видите? Бутылка не разобьется, ее нельзя расплавить. Пока не начнется обряд, она неуязвима.

— Как кольцо всевластия? — спрашивает Итэн, и я снова возвожу глаза к потолку.

— Ну, вроде того, — отвечает Лакиша, чуть вскинув брови. — Но как только вы начнете обряд, бутылка откроется. Разбить ее могут только те, кто принимают участие в ритуале. Дух всеми силами будет стараться вас запутать и заставить разбить бутылку. Если вы ее разобьете, то за второй не приходите.

— Почему?

— Ее не существует.

— Вот, — говорит Итэн. — Я же предупреждал, обряд можно провести только один раз.

Мы поднимаемся наверх, и Лакиша приносит нам счет. За мороженое и кофе мы платим две тысячи долларов.

— Серьезно? — спрашивает Итэн, но Лакиша смеряет его таким взглядом, что все возражения тут же пропадают, не успев зародиться внутри.

Я чувствую силу, которую источает из себя бутылка и отлично понимаю, что плачу достаточную цену за то, что содержится внутри. Когда мы выходим на улицу, вдыхая наполненный потрясающими запахами воздух, Итэн спрашивает:

— А что символизирует свинья на самом деле?

— Жадность и ненасытность, похоть и ритуальную нечистоту. Но через год я планирую пригласить Лакишу на свидание, поэтому не хотелось бы мне посвящать ее в тонкости нашей семейной геральдики.

— Чудовищно, Франциск. Ты ведь не хочешь развязать расовый конфликт между Мильтоном и родителями этой прелестной девушки?

— Прекрати демонизировать Мильтона. Стоит тебе добавить еще что-нибудь, и можно официально объявлять его военным преступником.

— По-моему, он и есть военный преступник.

Мы прогуливаемся, наслаждаясь тем, как течет здесь, сладковато и пряно, настоящая луизианская ночь. Фотографии с питонами и аллигаторами, сувенирные лавки, дешевые кафе, где можно попробовать каджунскую кухню, все это сливается в один продолжительный карнавал для моих органов чувств. Пляшут огни вывесок, кружатся вокруг меня звуки тягучего джаза, и я чувствую, как приятно, будто бы в такт, колет кончики пальцев прикосновение к бутылке.

Итэн несет череп и выглядит, как одурелый от силы местного завлекательного маркетинга турист, позволивший всучить себе бесполезный сувенир.