Напряжение разрядили игравшие на обочине ребятишки, которые начали передразнивать кюре и детей со свечами.

— Venez ici! [20] — крикнула ребятам одна из женщин.

— Это что, нарочно? — спросил Рейнир. — Демонстративно перестали петь, как только вошли в деревню!

— А ваши дети почему не с ними? — спросила Марта хозяйку, застывшую на крыльце. Ее лицо и руки светлыми пятнами выделялись в темноте.

— Кюре не позволяет. В Шатиньи-Леглиз народ набожный, а мы нет. Никак ему нас не перевоспитать. Да замолчи ты наконец, — прикрикнула она на стоявшую неподалеку молодую женщину, которая что-то жалобно забормотала. — Не давай им себя запугать!

— Лучше бы уж пели, так скорее сагитируешь, — засмеялся Рейнир и обнял Марту за талию.

Теперь заговорили все разом, перебивая друг друга, возле дома Марешалей собралась целая компания. Но потом женщины, размахивая руками, стали нырять в темноту, загоняли ребят спать. Вошли в дом и супруги Марешаль. Улица скоро опустела, но в домах еще велись приглушенные разговоры, и кое-где сквозь ставни пробивался слабый свет.

Марта и Рейнир остались на улице. Они были здесь лишними; на глазах у них — двух бесстрастных и недоумевающих зрителей — разыгрывался спектакль, абсолютно им непонятный, и участвовали в нем деревенские обитатели, которые, точно кошки, крались в темноте. Наконец Марта и Рейнир медленно направились к сараю.

— Соблаговолите ответить, где вам нынче будет угодно почивать? — шутливо осведомился Рейнир, убрав руку, обнимавшую Марту, так как почувствовал, что ей это прикосновение неприятно. Он продолжал болтать, бренча ключами и мелочью в кармане, нарочито беспечно, стараясь заглушить нараставшую злость. — В траве ли у дороги или возле мусорной свалки у реки с проточной водой и личным туалетом? Или предпочитаете на соломе в сарае, который, как я успел заметить, служит прибежищем для весьма симпатичных насекомых?

— А не лучше ли все-таки в машине, там ведь так уютно? — в тон ему возразила Марта. — Но прежде давай выясним наши отношения, — прибавила она запальчиво.

Рейнир открыл дверцу машины, и они устроились на заднем сиденье, в разных углах.

— Что с тобой? — заговорил Рейнир. — Стоит мне пошутить, ты тут же взрываешься. Научись хоть немного играть.

— Я и не знала, что это игра!

— Неужели?! — воскликнул Рейнир с бравадой, которая показалась Марте фальшивой. — Да вся наша жизнь не что иное, как игра. Тот, кто этого не видит и принимает ее всерьез, после дорого расплачивается. Слава богу, что жизнь — игра. И требует она всего-навсего чуточку ума и ловкости.

— Ты сам не веришь ни единому своему слову, — мягко остановила его Марта.

— Я тоже был когда-то таким, как ты. Честно говоря, совсем недавно. Тоже верил в святость всяких там ценностей, но что толку? Просто удивительно, насколько проще и легче жить, когда перестаешь принимать близко к сердцу любовь, политику, религию, культуру, мир, войну и тому подобное…

— Признайся, что ты хочешь сдаться, а потому ищешь лазейку.

— Зато уж ты тверда как сталь.

— Вовсе нет, Рейнир. Но я не играю, во всяком случае, в ту игру, какую предлагаешь ты. Я хочу знать, что между нами происходит.

— Хорошо. Ты не станешь отрицать, что оба мы, каждый по-своему, искали возможности… расслабиться, перевести дыхание, что ли. И вот мы с тобой отправились в эту поездку. Да ты сама рада была вырваться из города, как из тюрьмы! Разве этого недостаточно?

— Иными словами, болтать и паясничать на фоне идиллического летнего пейзажа и подальше от дома! Ты это имеешь в виду? — Марта откинулась назад и положила голову на спинку сиденья. — Мне лично этого недостаточно, да и тебе тоже, как ты сам заметил.

— Ну, если это тебя не удовлетворяет, если ты этого не ценишь… — подавленно отозвался Рейнир. — Все сегодня против нас! Говоришь, идиллия летнего пейзажа! Но я это представлял по-другому. Я думал…

Он не договорил, только вздохнул. Марта понимала, что лаской успокоила бы и его, и себя, но не шевелилась.

— Какой смысл притворяться, если все кончено?.. А быть может, ничего никогда и не было!

— Неужели я бы пришел к тебе, если бы ты для меня ничего не значила?

— О да, понимаю, я что-то вроде моста, соединяющего тебя с твоей Софи.

— О черт! — буркнул Рейнир и резко выпрямился. — Ты все еще не можешь забыть! Как будто не чувствуешь, что нас с тобой связывает совсем не это? Я по крайней мере так считаю. И я знаю тебя. Я тебе нужен. Ты без меня не можешь.

— Смогу, если надо.

— Почему ты впадаешь в крайности? Мы свободны в своем выборе, и раз у нас есть потребность быть вместе…

— Не об этом речь.

— Тогда о чем же?

— А вот это мне и хотелось бы знать, — сказала Марта, обращаясь скорее к себе самой.