Те выписывают направление и суют бабушке в руку.

За Армаком дорога расходится на две стороны. Правая — в райцентр. На дощечке написано: «12 км». Та, что влево припустила, — в город. До него — «15 км».

На развилке Ишмурза с лету осаживает лошадь.

— Матушка, — говорит он, — одежда у нас справная и деньги в кармане есть, на калач хватит. Может, сразу в город махнем? Всей-то разницы — три километра. Пегой кобыле это раз плюнуть. Прямо к профессору пойдем.

— Городская дорога поровней будет… Люди ездят, а мы что?

И пегая кобыла сворачивает на городскую дорогу.

Возле кабинета врача сидят матушка Шамсинур — опять с градусником под мышкой, и беспечный Ишмурза — блестя значком ГТО. Вид у него: нам все нипочем, эка невидаль — город!

Сестричка расспрашивает, сколько лет бабушке, где болит, чем раньше хворала, как здоровье домашних. На каждый вопрос матушка отвечает обстоятельно: и соседей, и родственников, и свойственников — всех помянет..

Сестра смотрит на термометр:

— Тридцать семь и четыре. Температура немного повышенная.

— Повысится. В дороге, кажется, спину немного прохватило.

Врач вызывает матушку в кабинет. Она не показывается долго. Наконец выходит. Следом — сам врач. На пороге он дает последнюю консультацию:

— Баня бар?

— Бар, бар. Прошлый год сын построил. Пар такой — треш-шит!

— Березовый веник бар?

— Бар, бар. Сама вязала.

— Тулуп бар?

— Бар, бар. Старик помирал, хороший тулуп оставлял.

— Душица бар?

— Бар, бар. Хорошая душица. Все соседи бегут ко мне, просят.

— Мед бар?

— Бар, бар. Ты, доктор, умный, как соседка Баллыбанат, — матушка ласково хлопает врача по спине. — Сам простудишься — приезжай! Сноха баню истопит, я за тобой мальца пришлю, — она кивает на Ишмурзу.

И в душу Ишмурзы западает обида. Какой же он малец, когда по городу раскатывает рядом с автомобилями?!

Перевод с башкирского И. Каримова.

— Ба-а! Кого я вижу! — воскликнули оба в один голос. — Сколько лет, сколько зим!

Обнялись. Помолчали, разглядывая друг друга.

— Что же мы тут торчим? — прервал один из них явно затянувшееся молчание. — Посидеть бы по такому историческому случаю не мешало.

— Великолепная мысль. Заодно и потолкуем вволю, — поддержал другой.

Зашли в ресторан. Заказали пиво. Завязалась беседа.

— Ну, рассказывай. Как дела?

— Так вот и идут… Своим чередом.

— Да… Своим чередом, значит?

— Да… Именно так.

Наступила неловкая пауза. Тот, что предложил пойти в ресторан, поспешил возобновить беседу:

— Значит, своим чередом, говоришь? Неплохо. Очень даже недурно. Это хорошо, когда своим чередом. Вот взять меня, так и у меня тоже в таком разрезе.

Другой смело подхватил нить разговора:

— Гляжу-погляжу да вижу: ты ничуть не изменился. И раньше, бывало, у тебя дела шли в таком же вот разрезе.

— Хе-хе… Бывало, так и шли, говоришь?

— Вот именно? Раз оно так, как же может быть иначе?

Ручеек беседы снова пересох. В обеих головах шла напряженная работа мысли: какой бы еще вопросик подкинуть? Вспомнить бы что-нибудь из детства, да картины той безмятежной поры давно уже стерлись из памяти. Спросить о работе? Но каждый из них даже не знает, где живет другой, а признаться в этом смелости недостает: неудобно, нетактично…

Спасение принесла официантка. На цинковом подносе. Увидев батарею пивных бутылок, друзья искренне обрадовались. Вот он, ключ для открытия источника беседы!

Пивные кружки опустошались одна за другой, а ключ все не срабатывал.

— В том конце города вчера, кажется, пожар приключился.

— Пожар, говоришь?

— Вот именно.

— Должно, что-то загорелось…

Снова красноречивое молчание. Пришлось прибегнуть к крайней мере: друзья заказали «белую».

— Ну, выпьем давай за старую дружбу!

Под дружное молчание лилась «белая» в рюмки и под деланное кряхтенье переливалась в желудки.

— Ох, и крепка! Аж язык обжигает!