— Подожди, — резко произнес он. Когда Рицпа села и потянулась к нему, он оставался таким же жестким и суровым. — Не приближайся ко мне!

Виной всему была Аномия. Атрет не мог не видеть, чего она хочет, не мог не чувствовать ответного желания, которое пробуждалось в нем. Осознание этого давило на него всей своей тяжестью. Самым ужасным было то, что при встрече с ней это каждый раз повторялось.

Может быть, все дело в том, что она так похожа на Анию?

Запустив пальцы в волосы, Атрет уронил голову на руки. Он испытывал страдания от того, что с ним происходит, и конца этому видно не было. Но с тем, что уже творилось в его сознании, смириться было нельзя.

Атрет любил Рицпу. Он испытывал к ней самые нежные чувства. Он готов был умереть за нее. Разве он мог держать ее в своих объятиях и любить ее, думая при этом о другой? Это было бы самым страшным предательством. Это уже пахло прелюбодеянием.

— Боже, прости меня.

Рицпа услышала, как муж что–то бормочет, но ей послышалось не то, что он сказал.

— Боже, освободи меня.

Когда ей послышались эти слова, она подошла к нему и обняла его за шею. Атрет резко отпрянул и повернулся к ней спиной.

«Услышь мой крик, Господи, — отчаянно молился Атрет. — Сотри из моей памяти эту ведьму. Сотри всех женщин, которых я когда–то знал. Сделай меня чистым перед Рицпой. Очисти меня».

Зима пребывала в полной гармонии с холодной кровью юной жрицы. Аномия умела ждать, когда наступит ее время, и умела выбирать тех людей, которые к ней прислушаются. Многие окружающие ее люди страдали от зависти и неосуществленных желаний, от несправедливости и разочарования. Аномия приглашала их к себе домой, поила своим вином, которое наливала в их сосуды, и сладким ядом, который вливала в их сердца. Они уходили, полные неудовлетворенных желаний, а потом возвращались к ней снова и снова, думая, что на этот раз им удастся получить желаемое сполна.

— Атрет говорит о чувстве вины. Вины за какой–то грех, — говорила Аномия, усмехаясь, что делало ее еще прекраснее. — Но почему это мы должны чувствовать себя виноватыми? Бруктеры предают нас, продавшись Риму, разве не так? Гермунды отобрали наши соляные долины, разве нет? Атрет заблуждается.

Мужчины жадно ловили каждое ее слово, скользя глазами по ее телу и не скрывая своего восхищения.

Аномия улыбалась, чувствуя свою власть над ними, ту власть, которой они наделяли ее по собственной воле.

— Мы — самые сильные из всех германских племен. Хатты всегда вели остальные племена на борьбу с Римом. Мы первыми шли в бой и последними уходили с поля боя. И вот теперь какой–то римлянин и эта ионийка одурачили Атрета, величайшего из всех наших воинов, и заставили его отречься от Тиваза. И чему мы должны поверить, если послушаемся их? Тому, что мы никто. Разве это правильно?

Среди собравшихся мужчин пронесся протестующий гул, их гордость была уязвлена.

Аномии нравилось смотреть, как в них разгорается пламя недовольства, и она не жалела сил, чтобы раздувать в их сердцах огонь неисполненных желаний.

— Они говорят, что мы якобы согрешили. — Жрица язвительно рассмеялась и презрительно махнула рукой. — Но как мы можем быть виноватыми в том, что какие–то там мужчина и женщина совершили тысячи лет назад, в каком–то там саду, когда нас и в помине еще не было? Это просто смешно. Бред какой–то! Разве Херигаст виноват в том, что его сын бросил щит на поле боя? Нет. Может быть, Хольт виноват в смерти тех мужчин, которые погибли, защищая нашу землю? Нет. Никто из нас не виноват в том, что сделал кто–то другой. И никто из нас не виноват в грехе, совершенном Адамом и Евой, которых давно нет в живых.

Аномия прошла по кругу, стараясь подойти поближе к каждому из мужчин, чтобы видеть выражение их глаз и дальше разжигать в них страсти.

— Эти чужеземцы просто рассказывают нам сказки, нехитрые сказки с далеко идущими целями. И я скажу вам, для чего они это делают.

Аномия убедилась, что держит слушателей в своих руках и что они ловят каждое ее слово. Они впитывали ее слова, как иссохшая земля впитывает дождь.

— Они хотят, чтобы мы поверили, что на нас лежит грех этих самых Адама и Евы, потому что, если мы поверим в это, мы станем слабыми. Они хотят, чтобы мы чувствовали себя червями перед их Богом. Они хотят поработить нас, даже не посылая сюда ни одного легиона.

Аномия тихо и зловеще засмеялась.

— Разве перед Тивазом мы — черви? Нет. Но если мы будем слушать наших врагов, то станем такими червями. Червями в глазах римлян.

— Атрет поклялся своим мечом, что его жена воскресла из мертвых, — заметил один из собравшихся, в голосе которого звучали нотки сомнения.

— Обычная хитрость, — сказала жрица с явным презрением и налила гостям еще вина. Опустошая кубок, она провела по волосам и подошла ближе к мужчинам, чтобы они вдохнули пряный аромат снадобий, которыми она постоянно натирала свою кожу. Пусть вдыхают. Пусть жаждут.