Атрет внимательно смотрел на нее изучающим взглядом. В ее карих глазах была видна опустошенность, на грязных щеках виднелись полоски от слез. Она с мольбой подняла свой взгляд на Атрета.

— Я знаю, что по всем римским законам Халев твой, — сказала она дрожащим голосом. — Но я прошу тебя, подумай и о нем. — Когда Атрет ничего не ответил, в ней проснулось отчаяние. — Мы теперь с Халевом настолько тесно связаны, что мне кажется, будто это я его родила.

— Ты не его мать.

— Но я единственная мать, которую он знает.

— Все женщины, которых мне доводилось знать с того момента, как меня в цепях увезли из Германии, были шлюхами, за исключением одной. И я не вижу, чем ты отличаешься от большинства из них.

Рицпа плотнее укуталась в шаль, потому что ей стало просто холодно от того гнева, который она увидела в его глазах. И неважно, что этот человек обличал ее, по сути, совершенно ее не зная. Важно было другое.

— Халев через несколько часов проснется. Если он так и не примет кормилицу, пошли за мной кого–нибудь. Я буду за воротами.

Удивленный, Атрет смотрел, как она уходит. Нахмурившись, он слушал, как постепенно стихал звук ее шагов в коридоре. Он сел и стал смотреть на своего спящего сына, но в душе продолжал испытывать какое–то непонятное беспокойство.

Пребывая в мрачном настроении, Атрет прошел через двор, резким кивком головы приказал Галлу отойти, в сердцах рванул засов и открыл ворота. Выйдя на дорогу, он оглянулся. Вдова была там, где и обещала. Она сидела на земле, прислонившись спиной к стене. Колени она прижала к груди, голову опустила на колени и закрылась шалью, чтобы было теплее.

Рицпа проснулась в тот момент, когда тень германца упала на нее. Вдова подняла голову. Под глазами у женщины виднелись темные круги.

Атрет стоял над ней, подбоченясь.

— Кормилица снова пыталась его покормить, но опять безуспешно, — сказал он, осознавая на сей раз, что в этом есть и его вина. — Пойди, покорми его.

Рицпа заметила, что в его голосе звучал приказ, а вовсе не просьба. Вдова медленно встала, чувствуя боль во всем теле от долгого неподвижного сидения на холоде. Халев был вовсе не единственным на этой вилле, кто чувствовал голод. Рицпа ничего не ела со вчерашнего утра, с тех пор как отправилась сюда из Ефеса.

— Ты останешься здесь, — сказал ей Атрет таким тоном, что ясно было — решение уже принято, независимо от того, хочет она этого или нет. Рицпа радостно улыбнулась и помолилась про себя молитвой благодарности, идя на виллу вслед за Атретом. — Сила принесет сюда твои вещи, — добавил Атрет. — Жить ты будешь рядом с кухней. — Оглянувшись на нее, он увидел ее улыбку. — Только не думай, что это ты меня уговорила.

— Я никогда не буду считать Халева костью между двумя собаками, — сказала Рицпа, следуя за Атретом через атриум. Отсюда уже был слышен детский плач. — Просто нам всем будет лучше, если он будет со мной.

Атрет остановился и резко обернулся.

— Ты не вынесешь его за пределы этих стен.

— Я и не собираюсь этого делать. Я только хотела сказать, что будет лучше, если он вообще будет рядом со мной, чтобы я могла быть с ним и заботиться о нем.

Смутившись, Атрет опустил голову.

— Вот так и будет, — мрачно произнес он. — Довольна?

Рицпа посмотрела на его тяжелое лицо и поняла, что его гордость уязвлена. Смирив собственную, она высказала такую просьбу, от которой почувствовала себя просто нищенкой:

— Можно мне чего–нибудь поесть и попить?

Атрет приподнял брови, вспомнив, что она, должно быть, действительно голодна.

— Скажи Лагосу, что тебе нужно, и он проследит, чтобы тебе приготовили. — Тут его губы скривились в ироничной улыбке. — Гусиная печень, говядина, страусы, вино из Северной Италии? Все, что пожелаешь. Думаю, если ты захочешь чего–нибудь сверх перечисленного, это можно будет купить.

Рицпа сжала губы, удержавшись от ядовитого ответа. Всякий ответ подобного рода лишь разжег бы гнев гордого германца, а она своим языком и без того уже попортила всем нервы.

— Мне хватит хлеба, чечевицы, фруктов и разбавленного вина, мой господин. Кроме этого я ничего не буду просить.

— Пока ты будешь здесь, будешь получать один динарий в день, — сказал Атрет, спускаясь по коридору на кухню.

— Не надо мне денег…

Она осеклась, когда Атрет остановился и повернулся к ней. Наклонившись, он посмотрел на нее в упор.

— Один динарий в день, — повторил он, стиснув зубы и сверкая глазами. — Запомни, я тебя нанял. Когда мой сын перестанет быть грудным, ты отсюда уйдешь!