— Делос!

Пошел дождь, от которого и палуба, и Атрет быстро намокли. Насквозь промокший и закоченевший от холода, германец, тем не менее, упрямо оставался на верхней палубе, проклиная все на свете.

Спустя какое–то время появилась Рицпа. Халева с ней не было. Атрет повернулся к ней.

— Где мой сын? — сердито спросил он.

— В безопасном месте, где теплее.

— Один?

— Нет.

Атрету снова стало жарко.

— А кто с ним остался? Сотник?

Рицпа удивленно посмотрела на него.

— За ним смотрит Камелла.

— Камелла. Мать, у которой никогда не было мужа.

Рицпа отвернулась. Атрет схватил ее за руку. Он сразу почувствовал, как она напряглась от его прикосновения.

— Прекрати меня избегать.

— Я вовсе не стремлюсь тебя избегать, Атрет.

— Я же чувствую, как ты сопротивляешься.

Она заставила себя расслабиться.

— Почему ты ушел?

— А по–твоему, я должен был остаться и слушать? По–твоему, я должен был вместе со всеми опуститься на колени? Ты думаешь, я пойду за этим твоим кровавым римлянином?

Рицпа снова сверкнула на Атрета своими темными глазами.

— Он не мой римлянин, Атрет, и мы следуем за Господом, а не за Феофилом.

— Он кормит тебя из рук, как любимое животное.

— У меня на руках был твой сын. Если бы ты сидел рядом со мной, я бы приняла хлеб из твоих рук!

Его сердце забилось сильнее. Он посмотрел в темно–карие глаза Рицпы и увидел в них нечто такое, от чего ему стало теплее. Когда он посмотрел на ее губы, она опустила голову. Он снова рассердился.

— Почему ты все время избегаешь меня? — раздраженно спросил он.

— Я не избегаю.

— Нет, избегаешь. Ты лишила меня возможности быть с моим сыном.

Она снова посмотрела на него, ее щеки побелели от холода.

— Это ты нас избегаешь.

— Мне нет до них никакого дела, — сказал Атрет, резко отвернувшись.

— И до меня тоже, — сказала она. — Иногда я даже сомневаюсь, есть ли тебе дело до твоего собственного сына. Ты любишь его? Или он для тебя просто вещь, которая, как ты думаешь, принадлежит тебе?

— Вы оба принадлежите мне.

— Поостерегись с такими выражениями, мой господин. Ты платил мне по одному динарию в день. Или ты забыл?

Атрету было приятно смотреть, как она сердится, он даже невольно улыбнулся.

— Вот сейчас ты больше похожа на себя. Как огонь. — Рицпа отвернулась, но он снова повернул ее к себе. Схватив ее за плечи, он наклонил к ней голову. — Бери же свой меч, Рицпа. Пусть он пересечется с моим, и посмотрим, что это тебе даст. Давай. Мне так хочется сразиться!

Она ничего ему не сказала, но он видел, какая в ней происходит борьба. Было ясно, что молчала она не от страха, ибо в ее неотрывном взгляде страха не было. Атрет ослабил руки, боясь причинить ей боль. Этого он совсем не хотел.

— Я очень хочу, чтобы ты присоединился к нам и услышал Благую Весть, — сказала Рицпа с раздражающим Атрета спокойствием.

Атрет обнял ее, притянул к себе и прошептал на ухо:

— Я обниму тебя, моя красавица, но никогда не приму ни твоего Бога, ни твою религию. — Вдохнув аромат ее волос, он отпустил ее, удовлетворенный тем, что вывел ее из себя.

Рицпа ушла в укрытие, которое она делила с Камеллой и Лизией.

Феофил, стоя с другими пассажирами, проводил ее глазами, после чего задумчиво посмотрел на Атрета.

Вернувшись на свое место, Рицпа взяла Халева на руки. Малыш уже готов был заплакать, а ей необходимо было забыть о тех чувствах, которые пробудил в ней Атрет. Но сердце у нее по–прежнему билось очень сильно.

— С тобой все в порядке? — спросила Камелла, пристально глядя на нее.

— Да, конечно. А что?

— Ты вся дрожишь.

— Утро сегодня холодное.

— Но ты не выглядишь замерзшей. Ты выглядишь… живой.

Рицпа чувствовала, как горят ее щеки, и надеялась, что слабый свет разгорающегося утра скроет ее смущение. Она чувствовала себя живой. После разговора с Атретом она вся трепетала, ее сердце не переставало бешено колотиться.

О Боже, я больше не хочу испытывать такие чувства, тем более к нему!

— Лизия, пойди, посмотри, не нужно ли Роде чем–нибудь помочь, — сказала Камелла.