— Оставь ее у себя, Юлия, — сказал Марк, зная, что одно его слово успокоит сестру быстрее, чем сотни слов, сказанных матерью или отцом.

— Ты действительно считаешь, что мне лучше ее оставить у себя? — удивленно спросила Юлия.

— Есть в ней что–то таинственное, — сказал Марк, не отрывая глаз от рабыни. Он уже чувствовал, что отец начинает сердиться. Уходя, он поцеловал Юлию и мать.

Когда Марк снова весело взглянул на Хадассу, сердце у нее так и запрыгало. Но когда он ушел, Хадасса почувствовала облегчение. Достаточно было одного его слова, и эта девушка успокоилась, начав внимательнее рассматривать ее и вогнав ее в краску.

— Хорошо, пусть останется у меня, — снисходительно сказала Юлия, — идем со мной, девушка.

— Ее зовут Хадасса, Юлия, — сказала Феба с мягкой укоризной.

— Ну Хадасса. Идем, — повелительно выговорила Юлия.

Хадасса послушно последовала за ней. Все в этом огромном доме удивляло ее. Полы были выложены яркой мозаикой, стены были мраморными. У дверных проемов стояли греческие вазы, со стен свисали вавилонские завесы. Они пересекли открытый двор, украшенный цветочными клумбами, диковинными растениями и мраморными статуями. Неподалеку раздавался нежный звук журчащей в фонтане воды. Хадасса вновь смутилась, увидев посреди небольшого бассейна статую, изображающую обнаженную женщину.

Ее хозяйка привела ее в какое–то помещение, где в беспорядке была разбросана одежда.

— Убери это все, — велела Юлия, развалившись на постели. Хадасса принялась за работу, собирая с пола и низенького стула тоги, туники и шали. Ее хозяйка наблюдала за тем, как она работает, а Хадасса тем временем аккуратно складывала одежду, чтобы потом убрать ее.

— Говорят, Иерусалим — священный город, — сказала Юлия.

— Да, моя госпожа.

— От него что–нибудь осталось?

Хадасса медленно выпрямилась и расправила в руках мягкую тунику.

— Почти ничего, моя госпожа, — ответила она спокойным голосом.

Юлия посмотрела в темные глаза этой девушки. Рабы обычно не смотрели в глаза своим хозяевам, но Юлия не почувствовала никакой обиды от того, что эта девушка смотрит на нее. Наверное, она еще не знает местных обычаев и правил.

— Мой отец был в Иерусалиме много лет назад, — сказала Юлия. — Он видел ваш храм. Сказал, что он очень красивый. Конечно, не такой красивый, как храм Артемиды Ефесской, но хотелось бы посмотреть. Жаль, что его больше нет!

Хадасса отвернулась и стала приводить в порядок разбросанные флакончики и сосуды.

— А что стало с твоей семьей, Хадасса?

— Они все погибли, моя госпожа.

— Они были зилотами?

— Отец мой был простым торговцем из Галилеи. В Иерусалим мы приехали на Пасху.

— А что такое Пасха?

Хадасса рассказала о том, как Бог забрал всех первенцев Египта, потому что фараон не хотел, чтобы Моисей и его народ ушли из его страны, но при этом Бог пощадил всех сынов Израиля. Юлия слушала, потом вынула из волос свои заколки.

— Если твой Бог такой могучий, почему же Он не вмешался и не спас Свой народ на этот раз?

— Потому что люди отвергли Его.

Юлия нахмурилась, ничего не понимая.

— Вы, иудеи, все очень странные, — сказала она и равнодушно пожала плечами, оставив эту тему. Потом она отвернулась и тряхнула головой, от чего ее волосы рассыпались по плечам. Она запустила пальцы в волосы, потому что любила чувствовать руками их шелковистость. Волосы у нее были действительно прекрасные. Марк ей неоднократно об этом говорил. — Непонятно, как можно верить в то, чего ты не видишь, — сказала она и взяла в руки расческу из черепашьего панциря. Проводя ею по своим черным волосам, она совершенно забыла о юной рабыне.

Ну когда Марк возьмет ее на зрелища в следующий раз? Ей так понравилось сегодня, и теперь ей не терпелось как можно скорее попасть туда снова.

— Что ты мне прикажешь делать теперь, моя госпожа?

Юлия вздрогнула и испытала разочарование, оттого что ее оторвали от таких сладостных мыслей. Она взглянула на несчастную девушку, потом оглядела комнату. Все вокруг было аккуратно прибрано. Даже постельное покрывало было разглажено, а диванные подушки сложены.

— Прибери мои волосы, — сказала Юлия и увидела, как девушка побледнела, когда увидела перед собой гребешок. — Ты ведь знаешь, как их убирать, разве нет?

— Я… я могу заплести вам косу, госпожа, — заикаясь, произнесла рабыня.

— Не понимаю, и зачем только тебя мама купила. Ну что мне пользы от тебя, если ты даже волосы мне убрать не можешь? — С этими словами Юлия досадливо сунула гребешок рабыне и подошла к двери. — Вития! Вития! Подойди сюда, сейчас же.

В дверях тут же показалась молодая египтянка, преданно глядя на хозяйку.

— Да, моя госпожа?

— Научи–ка эту бестолочь убирать мне волосы. Уж если ей выпало служить мне, надо же ей научиться выполнять свои обязанности.