Когда после церемонии гости обступили молодых и стали их поздравлять, Юлию первой обняла Октавия. Голоса гостей эхом разносились по священному залу храма. Жрецы подошли к Дециму, который заплатил им и взял документ, подтверждающий законность брака. Феба дала им несколько монет и попросила возжечь курения и принести жертву, чтобы благословить этот брак. Децим был щедр, и жрецы обещали все исполнить. Затем служители пошли своей дорогой, в мешочках у них звенели монеты.

Децим не без некоторой боли смотрел, как его прекрасная юная дочь принимает от гостей поздравления и добрые пожелания. После сегодняшнего пира Клавдий увезет ее в небольшое путешествие. Через несколько недель он планировал увезти ее в свое имение в Капуе, где они и собирались жить. Децим лишний раз убедился в том, что все это будет дочери только во благо. В том уединенном и тихом месте Юлия будет вдалеке от пагубного влияния таких людей, как Октавия и Аррия с их современными идеями о независимости и свободной любви. Да и от Марка она будет находиться подальше.

Но… как же ему самому будет не хватать его единственной дочери.

— Ну, вот и все, — тихо сказала Феба, улыбаясь ему сквозь слезы. — Все битвы позади, и война закончилась победой. Думаю, у них все будет хорошо. Ты сделал для нее все, что мог. Когда–нибудь она будет тебе за это благодарна.

Они присоединились к гостям и вышли из храма на солнечный свет. Клавдий помог Юлии усесться в украшенный цветами паланкин. Децим не сомневался в том, что Клавдий будет внимательным и терпеливым мужем. Он смотрел, как Клавдий сел рядом и взял Юлию за руку. Было видно, что он преклоняется перед ней, и все же она выглядела такой юной, такой беззащитной.

Когда процессия медленно двигалась по переполненным улицам Рима, люди что–то кричали молодоженам. Некоторые дурно воспитанные молодые люди выкрикивали какие–то непристойности, от которых у Фебы, сидевшей рядом с Децимом, краснели щеки. От распущенного и порой просто непристойного поведения горожан в жизни Фебу защищали высокие стены, мимо которых они проезжали и которые находились от нее на расстоянии вытянутой руки.

Дециму не терпелось оказаться в тишине, за городом. Он хотел поскорее добраться до чистой голубой воды Эгейского моря. Он хотел поскорее добраться до холмов, где располагался его дом. Рим был ему невыносим.

Феба сидела рядом, под навесом, прижавшись к нему. Сколько лет они прожили вместе, а он по–прежнему испытывал к своей жене сильное влечение, хотя его уже начинали угнетать мысли о смерти, а та боль, которая поначалу появлялась лишь периодически, теперь стала его постоянным спутником. Он взял руку жены и продел свои пальцы между ее пальцами. Она улыбнулась ему. Знает ли она о том, что знает он, — что его болезнь прогрессирует?

Гости собрались на брачный пир в триклинии. Гостей Децим пригласил не очень много — больше, чем граций, но не больше, чем муз. Феба позаботилась о том, чтобы украсить место праздника обильным количеством ярких ароматных цветов. Децим не разделял ее убежденности в том, что благоухание цветов нейтрализует копоть светильников, а также воздействие вина, которое сегодня будет литься рекой. Он устал, потому что постоянная боль истощала его силы. Приторный запах цветов вызывал у него тошноту.

Клавдий и Юлия сняли обувь и уселись на самые почетные места, а все остальные расселись вокруг них. Наклонившись к невесте, Клавдий о чем–то тихо ей говорил. Она покраснела. После того как свадебная церемония закончилась, Юлия, как всем казалось, выглядела лучше.

Децим надеялся, что у них быстро появятся дети. С ребенком на руках Юлия быстрее станет примерной римской женой. Она будет заботиться о доме и станет такой хозяйкой, какой ее воспитывала Феба. Ее мысли будут заняты образованием детей и заботой о семье, а не зрелищами и развратными сплетнями.

В дверях стоял Енох. Децим кивнул ему, чтобы тот приказал слугам накрывать на стол.

Хадасса на кухне наблюдала за тем, как Сейан раскладывает на серебряные блюда аппетитные кушанья. В жарком помещении кухни было столько экзотических и вкусных яств, что у нее просто текли слюнки. Повар тщательно раскладывал на блюдах каждую порцию мяса, добавляя щедрые порции медуз и икры, а потом приправу. На отдельном блюде красовалась фигура птицы из гусиной печени, и вокруг этой фигуры были разложены яйца, оформленные в виде белых перьев. Хадассе никогда раньше не доводилось видеть ничего подобного и не приходилось вдыхать таких соблазнительных ароматов. Все рабы и слуги только и говорили, что о свадьбе Клавдия и Юлии.

— Хозяин, наверное, вздохнет с облегчением, когда она уедет к мужу.

— Пусть теперь Флакк мучается с ней.

— А она может выглядеть радостной, когда не впадает в свои капризы.

Весь этот разговор проходил вокруг Хадассы. Большинство слуг и рабов надеялось на то, что Юлия не будет счастлива в браке, потому что никто не любил ее из–за ужасного характера. Хадасса в этих сплетнях не участвовала. Она с восхищением наблюдала за работой Сейана.

— Никогда не видела таких блюд, — сказала она, с восторгом глядя на творения повара.

— Конечно, не как во дворце императора, но это лучшее, что я могу сделать, — Сейан поднял голову, когда вошел Енох. Вытерев пот со лба, повар еще раз критическим взглядом оглядел приготовленные блюда и сделал несколько небольших изменений.

— Все пахнет и выглядит так удивительно, Сейан, — сказала Хадасса, испытывая гордость от того, что ей довелось видеть его последние приготовления.

Весьма польщенный, Сейан был щедр.

— Можешь попробовать все, что останется после пира.