— Какие у тебя отношения с мужем моей сестры? — мрачно спросил он.

Его вопрос удивил Хадассу и привел ее в замешательство.

— Он интересуется религией моих предков, мой господин.

— И только–то? — с сомнением спросил он. — Больше ничем? — Тут он резко протянул руку и, грубо схватив Хадассу за подбородок, приподнял ее голову. Увидев, как покраснели ее щеки, он разозлился еще сильнее. — Отвечай! Ты стала его наложницей?

— Нет, мой господин, — сказала Хадасса, покраснев еще сильнее, — мы говорим о моем народе и моем Боге. Сегодня он говорил о гладиаторах и Юлии.

Рука Марка была уже не такой твердой. Ее взгляд был лишен лукавства. Невинна.

— И он ни разу не прикоснулся к тебе? — Марк отпустил ее, и она снова опустила голову.

— Не в том смысле, как ты подумал.

Краска гнева снова залила его лицо.

— Тогда как?

— Сегодня он обнял меня за плечи. Он взял меня за руки… — И?..

— Поцеловал их, мой господин. — Хадасса подняла голову и посмотрела на него. — Он сказал, что каждому человеку нужен друг, но только я не должна быть ему другом, мой господин. Молю вас. Поговорите с вашей сестрой, мой господин. Попросите ее быть добрее к своему мужу. Хотя бы просто добрее, если она так хочет. Он так одинок. Ведь нехорошо, что он вынужден ради общения обращаться к рабыне.

— И ты осмеливаешься критиковать Юлию? — спросил Марк. Он обратил внимание на то, как щеки Хадассы сначала покраснели, а потом побледнели. — Ты хочешь сказать, что она совершенно не выполняет свой супружеский долг и недобра к своему мужу?

— Я вовсе не хочу никого критиковать, мой господин. Пусть Бог покарает меня, если я лгу тебе. — Она посмотрела на него умоляюще. — Госпожа Юлия несчастна. Как и ее муж.

— И что, по–твоему, я должен сделать?

— Она послушает тебя.

— Ты считаешь, что мой разговор с Юлией что–то изменит? — Не так много, как ей кажется. — Вымой мне ноги, — резко сказал Марк, и она выполнила его повеление, хотя руки у нее по–прежнему тряслись. Затем она тщательно вытерла ему ноги и застегнула сандалии. Он встал и отошел от нее.

Он и сам прекрасно видел, что брак его сестры рушится и Юлия ничего не делает для того, чтобы этому помешать. Это его тревожило, но гораздо сильнее его мучила мысль о том, что Хадасса целые часы проводит в уединении с Клавдием. Она сказала, что Флакку нужен друг. Неужели это все, что ему нужно? Марк говорил себе, что семейная жизнь Юлии должна наладиться, и это пойдет только на благо самой же Юлии. И тут он неожиданно понял истину: он хочет этого вовсе не ради блага сестры, а для того чтобы Клавдий оставил в покое Хадассу, — он понял это, и эта мысль его просто поразила.

Марк оглянулся и посмотрел, как Хадасса собирает принадлежности для мытья ног. Каждый раз, когда он ее видел, она становилась все краше, но не потому, что он видел какие–то перемены в ее внешности. Она по–прежнему была худой, с большими глазами, полными губами, смуглой кожей. Волосы у нее отросли и теперь падали на плечи, хотя все равно она выглядела дурнушкой. Но притом в ней было что–то прекрасное.

Он видел, как она дрожит, и испытывал некоторую неловкость от того, что так напугал ее. Она всего лишь рабыня. Ему не должно быть никакого дела до ее чувств. Но на самом деле это было не так. Почему–то чувства Хадассы много значили для него. Ему не нравилось то, как смотрел на нее Клавдий.

И вот теперь, когда Марк был так близко от нее и мог рассмотреть ее, его поразила еще одна мысль: он ревнует! О боги, какая жестокая шутка! Он испытывает ревность из–за рабыни. Он, римлянин от рождения, стоит тут, завороженный худосочной иудейкой с большими глазами, которая дрожит перед ним. Вот Аррия–то рассмеется!

Ситуация складывалась нелепая, хотя ничего необычного здесь не было. Антигон тоже заводил романы со своими рабами — как с женщинами, так и с мужчинами. Марк вспомнил о Витии, такой горячей и желанной, с которой не раз проводил темные ночи. Нет, не было ничего необычного в том, чтобы использовать рабынь для сексуальных утех.

Он смотрел, как Хадасса выливала воду под пальму в саду, а потом вернулась назад и убрала посуду. А ведь он может командовать ею. Его сердце забилось чаще. Убрав посуду, она вытерла руки. Пройдя через комнату, она стала убирать какие–то стеклянные пузырьки. Потом она снова выпрямилась, держа в руках полотенце.

Марк посмотрел на ее тонкую фигуру, облаченную в коричневое шерстяное платье, препоясанное полосатой материей, свидетельствующей о ее наследии. Иудейка. У иудеев до смешного строгие представления о морали. Девственность до вступления в брак, верность до самой смерти. Эти их ограничения противоречат самой природе человека, но Марк мог бы заставить ее нарушить все ее законы одним только своим словом. Все, что ему нужно было, — это повелевать ей, а она должна была повиноваться. И если она не послушается, он имел право наказать ее так, как ему заблагорассудится, даже убить. Ее жизнь была в его руках.

Она посмотрела на него.

— Тебе нужно что–нибудь еще, мой господин?

Каждая женщина, с которой у него когда–либо были интимные отношения, приходила к нему с большой охотой, или даже сама не давала ему покоя; так было с Витией, Аррией, Фаннией и многими другими как до них, так и после. Если бы Марк повелел Хадассе, как бы она ответила, — растаяла бы в его руках или начала бы кричать во всеуслышанье, что он ее осквернил?

Он знал ответ на этот вопрос. Она была не такой, как все.