Когда он встречал имя свое в показаниях мятежников как кандидата на участие в управлении страною в случае их победы, ему это лестно было. Помнят. Уважают. Но каждая такая строчка говорила ему, сколь шатко его положение и сколь пристально за ним следят сотни подозрительных глаз. Один неверный шаг — и вот она, пропасть!

Его опасения сегодня за чаем подтвердила дочь, у которой были большие связи при дворе. Елисавета была фрейлиной до замужества.

— Ходят слухи, что князь Трубецкой на вас показывал, папа, — сказала она, лишь только усевшись за чайный столик и снимая перчатки, — мне об этом стало известно уже из второго источника!

Елисавете было 26 лет. Ее трудно было назвать красавицей, она была очень похожа на отца длинным белым лицом и выдающейся вперед челюстью, но Михайло Михайлович видел в ней покойную Элизабет и считал, что она прекрасна собою.

— Спасибо, мой друг, спасибо, — он, нежно заглядывая ей в глаза, принял чашку, — никто толком не знает, как сделать мне чай, только ты, мой ангел… Так что же мог показать на меня Трубецкой?

— Он якобы предлагал вам пост в правительстве, а вы якобы сказали: «Сначала победите, затем предлагайте»… Я сказала мужу, что сие совершенно не в вашем стиле, папа! It’s not in your line at all!

Сперанский тяжело вздохнул. Разговор у него с Трубецким конечно же был, но никогда в жизни он не стал бы выражаться столь откровенно. Ну что ж, Трубецкой выкручивается, как может. Своя рубашка ближе к телу!

— Выдумки, выдумки, милая Лиза, под меня всегда копали и всегда будут копать… а впрочем, я с нежностью вспоминаю то время, когда мы жили с тобой в деревне, в Великополье, и когда занимался я лишь Господом Богом и тобою… как я был счастлив! Что ж, у изгнания есть своя прелесть!

Лиза улыбнулась. Ей было 12 лет, когда их выслали в деревню. Отец, отстраненный от государственных дел, мучил ее математикой и латынью до такой степени, что она до сих пор с содроганием вспоминала о сих предметах. Впрочем, геометрию выучила она порядочно и «Записки о Галльской войне» помнила до сих пор — стало быть, была польза.

— Об изгнании вам нечего беспокоиться, папа, молодой государь к вам благоволит, но вы должны быть предельно осторожны! — Лиза поставила чашку на стол и пристально смотрела на отца своими чуть выпуклыми серо–голубыми глазами, — особенно внимательны должны вы быть относительно людей, с коими вы были дружны… или — и она сделала характерное с детства, точь–в–точь, как у него, движение ртом, — или тех, в дружбе с которыми вас могут подозревать!

— Ты верно, имеешь в виду…

— Я имею в виду бывшего секретаря вашего Батенькова…

Лиза всегда выражалась определенно. Это он воспитывал в ней сыздетства — не юлить, не жеманничать. «Да» значит «да», «нет» значит «нет». Развивал ум, а не воспитывал барышню. В Лизе и не было барышни. Когда–то сетовала она ему на то, что не родилась мальчиком. «Да я тебя, моя Лисавета, на десять мальчиков бы не променял!» — сказал тогда он. Нрав у ней был определенно мужской.

— Батеньков… — вздохнул он, — как жаль, что он связался с ними. Какой дельный молодой человек! Как полезен был бы для отечества…

— Очень жаль его, но от вас ждут, что вы будете делать ему поблажки. Мой совет: больше жесткости. В конце концов, он не малый ребенок и знал, на что шел. То же касается и Трубецкого, который не задумался бросить тень на вас… Впрочем, это только мое мнение, папа!

— К твоему мнению я всегда особенно прислушиваюсь, милая моя Лиза, — растроганно сказал Сперанский, — ты единственный человек в целом свете, который желает мне добра. А в отношении преступников важнее проявлять не жесткость или мягкость, а справедливость, чему в меру слабых моих сил способствовать пытаюсь. Закон должен быть справедлив, а государь милостив, се есть его парафия, а не закона. — Лиза допила чай и встала, оправляя платье. — Куда ты так скоро?

— Мне еще домой переодеваться. Мы едем в оперу. Ежели вы раньше освободитесь, можете успеть ко второму отделению. Приходите прямиком к нам в ложу. Дают «Вольного стрелка».

— Попробую, попробую, мой друг! — с печальной улыбкой сказал Сперанский, вставая и целуя ее в лоб. Этой улыбкой он давал понять, что в оперу не попадет, потому что занят сверх всякой меры, но за приглашение благодарен. На самом деле он постарался бы не прийти, даже и не будучи занятым, дабы избежать скучной и натянутой беседы с зятем, которая была, в его представлении, самой пустой и неприятной потерей времени. Ну что ж, Лиза с ним, кажется, довольна, покойна, и хорошо, и прекрасно… Хотя он недостоин ее мизинца. Впрочем, как говорится, на все воля Божья.

Свидания ждала она так давно, и обещали его так долго, что теперь, когда разрешение было получено, Наталья Михайловна не знала, что делать. Государь был в Царском Селе, и город, как всегда в отсутствие двора, вокруг которого вертелась вся жизнь, впал в спячку. Никаких решений не ожидалось, и Наташа с изумлением получила пакет, прибывший поутру с пыльным фельдъегерем. Письмо было от дежурного генерала Потапова, следственно, пришло из Царского. Наташа перечитала письмо несколько раз и пришла в полную растерянность. К счастью, приехала к ней Прасковья Васильевна и несколько успокоила.