Строки, добытые в боях
вернуться

Майоров Николай Петрович
Шрифт:

1943

Солдатская мать

Она поседела в разлуке За годы великой войны. Ее терпеливые руки Огнем и трудом крещены. В те годы пришлось ей несладко Ушла вся семья воевать, А дома она — И солдатка И наша солдатская мать. Но беды она выносила, Не хмуря высоких бровей. Пахала она и косила За мужа, За старшего сына, За младших своих сыновей. И верил я снова и снова, Что в каждом конверте найду Ее материнское слово, Ее сокровенное: «Жду!» Я знал в эти годы крутые, Что каждую строчку письма С ней вместе писала Россия, Россия, Россия сама!

1945

Над Непрядвой

Неправда, это все неправда, Не высохла, не заросла — Она течет, моя Непрядва, Как шесть веков назад текла, Когда над нею, меч сжимая, Стоял Димитрий и смотрел, Как двигались полки Мамая Под непрерывный посвист стрел… Здесь были и другие реки, Но где же их живая синь? Они повысохли навеки. И не воскреснуть им. Аминь! Их именам не повториться, Им не вернуть былой почет… А Дон по-прежнему струится, А вот Непрядва все течет. Она, конечно, стала 'yже, И глубина ее не та. Но и доселе воду кружат Ее святые омута. Видать, не только ливни-грозы, Ключи и талые снега — Ее питали пот и слезы, И наша кровь, и кровь врага… Она не станет полноводней. Но вот и я над ней стою И сам прошу: прими сегодня Еще одну слезу — Мою.

1967

Юрий Левитанский

Юрий Давыдович Левитанский родился в 1922 году в г. Козелец в семье служащего. Школьные его годы прошли в Донбассе. Еще в школе он начал писать стихи. В 1939 году поступил в ИФЛИ. В первые месяцы Великой Отечественной войны ушел добровольцем в армию. Воевал сначала солдатом в пехоте, а затем стал военным журналистом, служил в дивизионных и армейских газетах. Лейтенант Левитанский награжден орденом Красной Звезды.

«Творчество Юрия Левитанского, — пишет М. Луконин, — по существу, неразрывно связано со всеми дорогами и порывами поэтов, пришедших с войны, оно так же закалялось на военных дорогах, так же предано людям своего времени… С самого начала было заметно художественное своеобразие стихов Юрия Левитанского — у него своя интонация, свои рифмы, свои краски, а главное, есть то неуловимое свое, что делает поэта, — свой талант жить, и думать о жизни, и выражать это сильными и волнующими стихами».

Первая книга стихов Левитанского «Друзьям» вышла в 1950 году.

Мальчики

Мальчики как мальчики: дерутся, меняются марками, а едва городские сумерки за окном растают, занавесив лампы газетами или майками, мальчики читают, мальчики читают. Взмыленные лошади рысью несутся сами. Бородатые всадники пьют воду из медных фляг. Шхуна уходит в море под парусами. Вьется над мачтой черный пиратский флаг… А они упрямо отсчитывают версты и мили. А они до рассвета не гасят огонь. Мальчики живут еще в придуманном мире скальпов, томагавков и дерзких погонь. Еще к ним придет настоящая доблесть как ответ за обещанное «Всегда готов!». На них уже бросили грозный отблеск малые войны тридцатых годов. Через город ночами войска идут на ученье. Тишина над городом как часовой стоит. Тишина эта тоже подчеркивает значенье того, что завтра мальчикам предстоит. Еще их фамилий не знают военкоматы. Еще невелик их начальный житейский опыт. Но время, прямое и строгое, как снова команды, уже их зовет, и требует, и торопит.

1940–1958

«…Повар Кочнев, гвардии рядовой…» (М. Львов)

…Повар Кочнев, гвардии рядовой, челябинец, привез на передовую пулеметным огнем обстрелянную кашу, солдатский хлеб, обстрелянный пулеметом. Пули в хлебе!

Вот и такой хлеб ело мое поколение…

(Из фронтовых записных книжек М. Львова)

Синяя лампочка

Это дело давнее. Не моя вина. Увезла товарищей финская война. Галочкой отметила тех, что в строю. — Рано! — ответила на просьбу мою. Я остался дома. По утрам в Сокольники почта приносила письма-треугольники. О своих раненьях и обмороженьях товарищи писали в кратких выраженьях. Ждать их наказывали. Нас мучила совесть. Мы на хлеб намазывали яблочный соус. Зимняя нас лавочка у ворот сводила. Синяя лампочка у ворот светила. Письма читали синими глазами. Девочки плакали синими слезами… Это дело давнее. Не моя вина. Выпала мне дальняя, долгая война. В рамах оконных стекла дрожали, В ямах окопных сверстники лежали. Мины подносили руками усталыми. Глину месили сапогами старыми. И домой вернулись старыми бойцами, в мятых гимнастерках, с чистыми сердцами… Это дело давнее. Не моя вина. Под холмом могильным зарыта война. Зарыта, забыта, но, душу леденя, синяя лампочка смотрит на меня. Синяя лампочка стоит перед глазами. Девочки плачут синими слезами. Синие отсветы лежат на снегу. Выключить лампочку никак не могу.

Первая кровь

Первую кровь мы видели так. Снегом нас обдавая, «тридцатьчетверки» берут разбег, выскочив на большак. Дымное зарево впереди. Скоро передовая. Сбоку идет старшина Свиридов, командует — шире шаг! Потом обгоняют нас на рысях конники в вихре белом. У эскадронного — белый чуб да на щеке рубец. У эскадронного на боку — шашка и парабеллум, лихо несет его вороной, в яблоках жеребец. А нам шагать еще и шагать — служба наша такая. Мы, говорят, царица полей — это, конечно, так. Нам шагать себе и шагать, службу не попрекая, сбоку идет старшина Свиридов, командует — шире шаг! И вдруг навстречу нам, из леска, словно бы от погони, оттуда, где орудийный гром ухает без конца, мчатся лошади без людей, дикие скачут кони, кровь на загривке у вороного, в яблоках жеребца. Та и запомнилось навсегда. Дикие кони скачут. Черная лошадиная кровь падает на большак. Дымное зарево впереди. Бабы в деревне плачут. Сбоку идет старшина Свиридов, командует — шире шаг!

1942

«…Вот в наступившей тишине…» (Б. Полевой)

…Вот в наступившей тишине, нарушаемой негустой перестрелкой с вражеской стороны, во всю мощь своих стальных легких заговорила по-немецки передвижная громкоговорящая установка. По ней сразу же открыли огонь. Смолкла. И опять заговорила. Так повторялось несколько раз. Потом огонь все-таки прекратился. Мы направили стереотрубу в сторону совхоза, откуда звучал этот радиоголос. И отчетливо видели, как две фигуры в армейских полушубках поднялись на гребень окопов. В руках белый флаг. Размахивая им, они двинулись в сторону немецких укреплений. Немцы не стреляли. Стояла такая тишина, что перекличка воробьев в конском навозе звучала в ушах, как канонада. Парламентеры продолжали идти по снежной целине. Шли осторожно, очевидно боясь напороться на мины, которыми, как мы знали, утыкано все предполье. Немецкие укрепления молчали. Вот двое с белым флагом приблизились к ним. Поднялись на бруствер, исчезли — вероятно, спрыгнули вниз. Потом появились вновь. В сопровождении четырех немцев они двигались к городу…