Слабость, заставившая Румянцева слечь в постель, оказалась не простой слабостью. То было новое пробуждение лихорадки. У него появился жар. К вечеру состояние его ухудшилось до того, что он стал бредить. Доктор и Ступишин всю ночь не отходили от его койки.

— Я думаю, это от душевного перенапряжения, — сказал доктор. — Фельдмаршал слишком болезненно ко всему относится.

— Он боится за исход сражения под Бухарестом, — сказал Ступишин. — По крайней мере, мне так показалось, когда он наставлял генерала Эссена.

Утром доктор пустил больному кровь, и тому стало легче.

— Есть ли новости? — спросил Румянцев Ступишина еще не окрепшим голосом.

— Пока никаких. Генерал Текелли выступил еще вчера. Все идет, как задумано.

Доктор предложил больному выпить ложку приготовленного снадобья.

— Выпейте, ваше сиятельство, — уговаривал он, — выпейте и постарайтесь заснуть. Уверяю вас, через день-два будете уже на ногах.

Румянцев принял лекарство, и его оставили одного.

Прошел еще один день. Ступишин стал нервничать: пора бы от командиров корпусов быть курьерам, а их почему-то не было… Но вот наконец за окном послышался топот копыт. Ба, да это же сам генерал Эссен со свитой! Лицо довольное. Значит, все в порядке! Ступишин выскочил во двор и, едва Эссен слез с лошади, заключил его в крепкие объятия.

— Виват! Победа! — кричал Эссен, стараясь освободиться из объятий.

— Спасибо, генерал! Идем к фельдмаршалу, он ждет не дождется.

Румянцев, по шуму уже догадавшийся, что прибыли с важным известием, встретил генералов сидя на койке.

— Добро, генерал, добро! — сказал он, выслушав рапорт Эссена. — А теперь расскажи все подробней.

Эссен стал рассказывать. Как и было согласовано, его корпус атаковал неприятеля с фронта тремя каре.

Турки пустили вперед конницу с надеждой обойти наш левый фланг и прорваться к Бухаресту, но были отбиты. Сражение ожесточилось. Турки набрасывались то на центр, то на фланги, но каждый раз наши батареи картечным огнем заставляли их отходить. Наконец наступил момент, когда неприятель уже не в силах был атаковать и отошел к своим укреплениям. Тогда в штыки пошли гренадеры. Они ворвались в неприятельский ретраншемент и быстро овладели им… В этот самый момент в тылу турецкого стана появился корпус генерала Текелли. Среди турок поднялась паника. Они бросили свой лагерь со всеми стоявшими здесь пушками и побежали в сторону Журжи. Преследуя их, наши войска ворвались в крепость и сразу же овладели ею. Турецкий сераскир с остатками войск, узнав о приближений к Журже корпуса Боура, бежал за Дунай, оставив на поле боя до двух тысяч человек убитыми и всю свою артиллерию.

— Молодцы! — похвалил действия корпуса Эссена румянцев. — Будем надеяться, что добрые известия поступят и от других командиров.

Победа под Бухарестом настолько обрадовала его, что он почувствовал себя совершенно здоровым и приказал подать мундир. Он не мог больше, лежать.

Вскоре прибыли курьеры от Якубовича и Мидорадовича. И опять с хорошими вестями. Отряд Якубовича, переправившись через Дунай, напал на Тирсов, заставил ретироваться его двухтысячный гарнизон, после чего вернулся на свой берег, доставив с собой 70 неприятельских пушек и несколько судов, захваченных у пристани. Трофеи генерала Милорадовича были беднее, зато ему удалось разбить семитысячный турецкий отряд.

Не давал о себе знать пока Вейсман. Но два дня спустя пришел и от него рапорт. Да еще какой рапорт! Взяв с собой 8 батальонов пехоты, 5 эскадронов гусар и 300 казаков, он, переплыв Дунай, неожиданным ударом овладел Тульчей, затем двинулся к Бабадагу, где стоял визирь с 25-тысячным войском. В неприятельском стане поднялась страшная паника. Турецкие солдаты решили, что на Бабадаг идет с главной русской армией сам Румянц-паша, и, объятые страхом, бросились бежать. Напрасно паши увещевали остановиться — их не слушали. Удалось удержать в лагере не больше восьми тысяч человек. Но наступавшее войско Вейсмана и им не дало опомниться. Атака была настолько быстрой и решительной, что турки не отважились принять рукопашного боя и отступили. Вместе с ними ускакал и сам визирь с пашами.

Заняв Бабадаг, Вейсман разрушил устроенные здесь укрепления, собрал богатые трофеи, затем направился в Исакчу, стоявшую на правом берегу Дуная. Однако весть о поражении визирского войска дошла до Исакчи раньше его отряда. Напуганные защитники города решили не принимать боя. Вейсман вернулся в Измаил 24 октября, доставив с собой 170 трофейных пушек и много другого оружия.

Румянцев был доволен: план его осуществился полностью. Под кампанией 1771 года он сумел подвести эффектную черту. Туркам пришлось окончательно расстаться с левым берегом Дуная. Фирман визиря о возвращении в лоно Оттоманской империи Молдавии и Валахии, а также крепостей, «случайно доставшихся русской императрице», оказался актом бессилия.

— Я думаю, дела наши не так уж плохи, чтобы впадать в уныние, — подводя итоги кампании, сказал Румянцев. — Во всяком случае, теперь нам легче возобновить с турками разговор о мире.

— Совершенно верно, — подхватил Ступишин. — Теперь, ваше сиятельство, можно и о переговорах подумать.

— Что ж, тогда зови Каспарова, будем думать.

— Ваше величество, я хотел бы напомнить предупреждение моей государыни, что следует наконец определиться к одной позиции. Ваша нерешительность истолковывается противниками как слабость.

Так говорил русский посланник Сальдерн королю Станиславу. Он был недоволен королем и не скрывал этого. После поражения войск Огинского возникли реальные условия для возвышения королевской власти, доведения разгрома конфедератов до логического конца. Но король не воспользовался благоприятной обстановкой. Он продолжал играть прежнюю роль, которую трудно было истолковать иначе, как лавирование между польскими магнатами и русским правительством, Похоже было на то, что он все еще надеялся на примирение с конфедератами, не мыслил свое дальнейшее пребывание на троне без союза с ними, словно они были той единственной силой, от которой зависело быть или не быть ему королем.