До ретраншемента он добрался, когда там уже вовсю шла рукопашная. Дрались егеря, дрались гренадеры. И хорошо дрались! Левый край укрепления находился уже в руках русских. Янычары были оттеснены к противоположному концу ретраншемента. Но у них еще оставалось много сил. С батарей к ним присоединилась артиллерийская прислуга, а вскоре на выручку подоспела еще одна толпа янычар. Схватка обострилась. Теперь уже трудно было определить, кто имел за собой больше территории боя. Все смешалось. Пушки давно уже молчали. Зато не смолкал рев голосов.

Один янычар дрался как разъяренный лев. Держа в одной руке ятаган, а в другой копье, он не подпускал к себе никого, уложил троих противников, а когда заметил русского генерала, стал решительно пробиваться к нему. Он почти достиг цели, вот и копье занес для удара, но тут, заслоняя генерала, выскочил молодой офицер, ударом фузеи выбил из его руки копье. Янычар занес над смельчаком ятаган. Офицер успел выстрелить в упор раньше. Янычар качнулся, но не выронил свой страшный ятаган, нашел силы ударить им по тонкой, почти мальчишеской шее противника и только после этого упал бездыханным.

Боур, а это в него целился копьем янычар, склонился над своим окровавленным спасителем, ощупал рукой. Офицер был мертв.

— Неси сторона, неси сторона, — попросил Боур солдат. Увидев своего адъютанта, приказал по-немецки: — Проследите, чтобы убрали и накрыли чем-нибудь. Мы похороним его со всеми почестями.

В страшной мешанине стали заметнее преобладать русские мундиры. Турки все чаще оглядывались по сторонам, как бы высматривая себе более удобный путь к ретираде. Наконец наступил момент, когда бойцовский дух из них вышел вон, они выскочили из полуразрушенных укреплений и побежали в тыл лагеря, не отвечая на выстрелы, полагаясь на одни только ноги.

В занятом ретраншементе солдаты принялись перевязывать раненых, окликать запропавших товарищей. Командир егерей граф Воронцов сидел на лафете захваченной пушки и платком вытирал потное лицо.

— Семен Романович, голубчик, — по-немецки обратился к нему Боур, — бегите с батальоном на поддержку главных сил. Атакуйте центральный ретраншемент с фланга, мы вас прикроем.

— Слушаюсь, ваше превосходительство, — поднялся граф и тотчас подал своим команду: — Батальон, за мной!

После того как Племянников, выйдя на гребень холма, убедился, что имеет от Олица надежную огневую поддержку, он подался влево, в долину, чтобы атаковать оттуда неприятельский фланг, как и предусматривалось диспозицией. Но случилось так, что янычары опередили его. Огромными толпами спустившись в долину между центром и левым флангом лагерных укреплений, они выждали, когда каре приблизилось вплотную, и кинулись на него с ятаганами. Главный удар пришелся в угол правого фаса и фронта, где находились Астраханский и первый Московский полки. Не ожидавшие нападения, астраханцы успели сделать ружейный залп, но тотчас были смяты противником. С криками «Алла а! Алла-а!» янычары ворвались вовнутрь каре и начали крушить направо и налево. Их было много, этих янычар, более десяти тысяч — в два раза больше, чем во всей дивизии Племянникова.

Две-три минуты резни, и вот уже каре разорвано пополам. Строя больше нет. Янычары успели захватить два полковых знамени, несколько зарядных ящиков. Их натиск усиливался, и казалось, что уже ничто не могло остановить этих разъяренных людей.

Русские дрались отчаянно. Но попробуй устоять, когда против одного идут сразу двое, а то и трое. Отбиваясь штыками, отступали, надеясь укрыться в каре первой дивизии. Турки преследовали. Пришлось вступить в дело и солдатам генерала Олица. Битва накалялась, и положение русских становилось все более отчаянным.

Увидев кровавую сечу, Румянцев на какое-то мгновение окаменел. В сражениях нередко случается, когда частичный успех той или иной стороны приводит к перелому всего хода баталии и перерастает в конечном итоге в решающий фактор победы. Упусти сейчас время, не успей принять меры к задержанию янычар, и русским придется уже думать не о победе, а о спасении остатков своей армии.

Оправившись от неожиданности, Румянцев круто повернулся к столпившимся военачальникам.

— Мелисино, картечным огнем отсеките янычар от лагеря, не допускайте подхода к ним подкреплений. А вы, князь, — обратился он к ротмистру Мещерскому, — конницей атакуйте с тыла. Дайте знать Салтыкову и Долгорукову, пусть по янычарам ударят с двух сторон. Генерал Олиц, выделите в подкрепление Племянникову Гренадерский полк.

Отдав приказания, Румянцев взглянул на оробевшего принца Брауншвейгского и со словами «Пришло наше дело» с былым проворством вскочил на коня. Это был уже другой Румянцев — не сосредоточенный в своих мыслях руководитель, а солдат, поддавшийся азарту боя, жаждущий поскорее пустить в ход свою шпагу.

За какие-то секунды доскакав до места рукопашной схватки, Румянцев спрыгнул в гущу в панике отступавших солдат и выхватил из ножен шпагу:

— Ребята, стой!

Знакомый голос любимого генерала словно отрезвил отступавших. Они остановились. Бежать после того, когда среди них появился сам главнокомандующий, могучий, неустрашимый, — да возможно ли это? Страх пропал. Если они теперь и боялись, то не за себя, а за жизнь главнокомандующего. Они стали сбиваться вокруг него, прикрывая доступ к нему своими телами, как пчелы прикрывают собой матку.