Шрифт:
– Ты ненормальный. Ты понимаешь это, да?
– Ты священник или психолог? Я не совсем уверен, что хуже.
– Я и то и другое.
– Кристиан уселся на край кухонного стола.
– Магистр богословия и психологии. Кандидат психологических наук. Священники должны быть психологами. Особенно в школе для проблемных мальчиков. И не нужно быть доктором наук, чтобы увидеть, что ты по-прежнему глубоко скорбишь о своей сестре. Каждая твоя маленькая шутка об этом - еще одно доказательство.
Кингсли чуть не пошутил еще раз, но остановил себя. Кристиан был прав. Зачем отрицать правду?
– Bien s^ur. Конечно, я до сих пор скорблю о ней. В последнее время больше, чем последние годы. Пребывание здесь не помогает.
– Из-за этого гораздо труднее забыть, я уверен.
– Разговор с тобой помогает. Признаю, что в большой мере за ее смерть был ответственен я.
Кристиан покачал головой.
– Не уверен, что так было на самом деле. Самоубийство… является тягчайшим из всех грехов. Убить другого, это убить одного человека. Убить себя - это убить всех людей. Увидеть своего мужа со своим братом, ужасно? Да. Абсолютно ужасно. Но убить весь мир за это? Возможно, там происходило что-то гораздо большее.
– Большее?
Кристиан опять встал и начал наматывать круги по маленькому помещению. Кингсли помнил эту его привычку. Кристиан никогда не мог усидеть на месте. Он должен был ходить и ходить, если нужно подумать.
– Фотография тебя и Стернса, та, которую я сделал, была отправлена анонимно. Ты принял это как угрозу.
– Это угроза. Другие инциденты… они тоже представляют собой угрозу. Детская кровать отца Стернса была сожжена дотла. Из моего офиса был украден документ. Этот документ содержит частную информацию о Стернсе. Информацию, которая может навредить ему. Он этого не заслуживает. Если кто и заслуживает того, чтобы быть священником, это он.
– Что ж, если ты так говоришь, я верю тебе. Значит, все эти угрозы имеют отношение к частной жизни Стернса. Мари-Лаура умерла там, на той скале. И угрозы… все эти угрозы…
– Все они связаны с ним, да. Мы знаем это.
– С кем еще они связаны?
– С тремя людьми. Только три человека, с которыми он когда-либо был, и это все, что я могу сказать.
– Только три?
– Кристиан ухмыльнулся и Кингсли мельком увидел озорного подростка, которого знал.
– Тогда даже я обставил его.
Кинг выдохнул через нос и уставился на голые поленья у камина, где он и Сорен как-то ютились под одеялами вместе, чтобы согреться, в морозный зимний вечер. Кингсли никогда раньше не был так благодарен за холода.
– Я просто не знаю, кто бы посмел причинить ему…
– Кингсли, я собираюсь рассказать тебе кое-что, и я не хочу, чтобы ты меня ненавидел за это.
Кинг вскинул на него острый взгляд.
– Расскажи мне.
– Я ненавидел Стернса. Еще когда мы были в школе. Я не использую слово ненависть необдуманно.
– Я знаю, что ему завидовали.
– Завидовали и ненавидели. Он был лучше, чем все остальные. И нет, я не говорю, что он думал, будто был лучше, чем мы. Я не верю, что он так думал. На самом деле он был лучше, чем все мы - умнее, красивее, да до сих пор красивее, чем любой человек, которого я когда-нибудь видел. Он мог выучить новый язык быстрее, чем я мог выучить новую мелодию на гитаре. Он играл на пианино, как Бог. И местные священники поклонялись ему. И когда твоя сестра, самая красивая девушка из всех, кого когда-либо видели, приехала в гости, именно он был тем, в кого она влюбилась и вышла замуж. Тридцать лет назад я хотел его смерти.
– А сейчас?
Кристиан покачал головой.
– Подростковые гормоны и тоска. Теперь я могу только восхищаться им. И немного беспокоиться за его прихожан.
– Не волнуйся. Они находятся в лучших руках. Но о чем ты говоришь?
– Я говорю, что кто-то явно ненавидит Стернса. Все еще ненавидит его. Если кому-то известно что-то о тебе и о нем, о Мари-Лауре... если кто-то любил ее даже больше, чем я, и обвинил Стернса в ее смерти…
Кристиану не было нужды продолжать. Мотив, который ускользал от Кингсли все лето, после того, как он обнаружил свою свору ротвейлеров накачанными наркотиками и что документ об Элеонор исчез, вдруг все стало ясно. Первой любовницей Сорена была его собственная сестра Элизабет. Его вторым любовником был Кингсли, студент, когда тот сам был учителем. Запретный плод во многих отношениях. И его Элеонор, его истинная жена намного больше, чем Мари-Ларуа, ей было только пятнадцать лет, когда Сорен и она влюбились друг в друга. В пятнадцать лет она была его прихожанкой.
– Кристиан, ты можешь быть прав. Кто-то мог быть влюблен в Мари-Лауру, влюблен достаточно, чтобы искать возмездия для отца Стернса даже после всего этого времени. Ты дружил со всеми в школе. Кто еще был в нее влюблен?
Кристиан тяжело вздохнул. Он подошел к небольшому письменному столу и открыл средний ящик. Из него он достал фотографию в рамке и понес ее Кингсли. Кинг взял фото и уставился на него. Дыхание перехватило в горле, и он не мог сглотнуть. Из рамки на него смотрела девушка, едва ли двадцати лет. Ничем, кроме избитых фраз невозможно было описать ее красоту; шелковые красновато-коричневые волосы, медные глаза в обрамлении бесчисленных ресниц, веселая улыбка, что не вполне отвечало тому неземному взгляду. Она была танцовщицей с изящной шеей и руками, и оливковым цветом лица как у ее брата.