– Как ты получил пулевые ранения?

– Меня подстрелили.

– Кто в тебя стрелял?

– Все мужья. Твой ведь не вооружен, нет?

Кингсли всегда отражал вопросы своим остроумием, и его любовники любили его за это еще больше. Только Сорен знал правду о его ранах. Кингсли так и не принял католичество в школе Святого Игнатия, как Сорен. Но он рассказал священнику все свои секреты. Как он получил пулевые ранения? Люди, за чью смерть ему платили, иногда стреляли в ответ. Откуда взялись бледные шрамы на его спине? Он был в плену в течение одного месяца у террористов, где его пытали. Как он приобрел плохо зажившие порезы на запястьях? Он почти вырвал свои руки, пытаясь освободиться от наручников, которыми его сковывали. Конечно, эти шрамы ничего не значили для него. У него они были; они зажили. Его шрамы придавали ему флёр таинственности и опасности в Преисподней. Раны, что имели для него значение, принадлежали руке Сорена. Кингсли сожалел только об одном, что за тот год, в роли любовника Сорена, невзирая на то, как бы жестоко Сорен не избивал и не пытал его, у него совершенно не осталось шрамов от их времяпровождения. По крайней мере, ни одного, который было бы видно.

– Я должен идти, - сказал Сорен.
– Уже поздно. Я слушаю исповеди завтра утром. И я хочу помолиться о твоей теории, теории отца Кристиана.

– Молись обо всем, о чем захочешь. Я уверен, в этом что-то есть. Хотя бы то, что известно о нашей фотографии, знаешь, говорит о том, что это мог быть только ученик. Или один из священников.

– Ты так говоришь, и ты можешь быть прав. Спокойной ночи.
– Сорен лишь на мгновение встретился с ним взглядом.
– Запри двери.

– Я никогда не запираю двери, - напомнил ему Кингсли, когда Сорен начал уходить.

– Я знаю, и поэтому из твоего офиса пропало досье Элеонор.

– Я никогда не запираю двери по причине. Если обнаружится, что я боюсь этого города, то мне придется начать бояться этого города. Все знают, что я не запираю двери, и это пугает их больше, чем любые силы безопасности в мире не смогли бы.

Сорен направил на него строгий взгляд.

– Речь идет не о твоем имидже, Кингсли. Речь о твоей безопасности. Делай, как я говорю.

Кингсли сделал несколько шагов в сторону Сорена.

– Я не отвечаю больше перед тобой. Я бы продал то, что осталось от моей души за еще одну ночь с тобой. Но пока ты не решишь снять этот твой чертов воротничок и принять право собственности надо мной и делать со мной то, что ты делал раньше… - Кингсли замолчал и вздохнул, надеясь отчасти приглушить свой гнев.

Только Сорен когда-либо осмеливался указывать ему, что делать. Даже его Джульетта не позволяла себе такой вольности.

– Я не буду подчиняться твоим приказам, пока ты не заработал право давать их мне снова. Теперь ты должен идти. И я обязательно оставлю дверь незапертой.

– Как ты дожил до своих лет до сих пор остается за гранью моего воображения.

– Твое воображение исчезло, когда исчезла твоя писательница. Может, тебе стоит пойти забрать ее у ее нового богатого молодого любовника.

– У меня отличное воображение.

Сорен встал лицом к лицу с Кингсли, который прекрасно знал, что священник сделал это просто, чтобы подчеркнуть четыре дюйма разницы в их росте. Мужчина был настоящей задницей, невыносимо высокомерной задницей.

– Я сейчас воображаю несколько креативных способов причинить тебе чрезвычайное количество боли.

Кингсли поднял подбородок. Считанные сантиметры отделяли их лица.

– Хватит флиртовать. Ты же знаешь, у нас нет на это времени.

– Я не флиртовал. От той боли, что я бы причинил тебе сейчас, получил бы удовольствие только один из нас.

– Только один из нас, как и всегда.

– Не смеши меня. Ты умолял об этом. Ночь за ночью, ты молил об этом.

– Конечно, молил. Боль - это единственный известный тебе способ проявлять любовь.

– Это не единственный известный мне способ проявлять любовь. Это единственный способ, который я выбрал для тебя. Ты появился в школе Святого Игнатия и решил стать королем школы. Кто-то должен был превратить тебя в маленького принца, кем ты на самом деле являлся.

– Не таким уж и маленьким. Я думаю, мы достаточно хорошо подходили друг другу в одной определенной области.

– Твое высокомерие, Кингсли, выходило и выходит за рамки всего, что я когда-либо видел в своей жизни.

– Все, что ты когда-либо видел помимо твоего собственного отражения, ты имеешь в виду.

– Ты пытаешься затеять со мной ссору. Это не сработает.

– Это уже сработало. Ты уже угрожал причинить мне телесные увечья. Я уже возбужден. Думаю, это уместно назвать одной из наших типичных ссор.

– Я ухожу.

– Доброй ночи, сэр.

Сорен открыл дверь спальни и остановился на пороге. Кингсли смотрел и ждал. Руки его дрожали по причине, которой он не понимал, поэтому он засунул их в задние карманы брюк, подняв подбородок и уставившись на Сорена.

– Что-то забыл?

Положив руку на дверную ручку, Сорен повернулся к нему.

– Ты действительно думал тогда, что Господь не хотел иметь с нами ничего общего?

Кингсли тихо рассмеялся.

– Глупо брошенная фраза. Если бы я знал, что она так сильно ранит тебя… я все равно бы ее сказал.