— Так значит сегодня днём это всё-таки был не ты, пап?

— О чём ты говоришь, Чинки? Кто был не я? И где?

Чинки стояла перед ним в любимой позе, широко расставив ноги. Она вскинула голову и посмотрела ему в глаза:

— Сегодня днём мы с мамой видели, как из одного дома на Оу-стрит выходил какой-то мужчина. У него была спутанная чёрная шевелюра, точь-в-точь как у тебя, он был, как и ты, без шляпы, на нём было белое пальто из крокодиловой кожи! Я была просто уверена, что это ты, пап! Я даже хотела остановиться и подождать его.

Джим искоса посмотрел на жену, но Марта казалась совершенно поглощённой своим отражением в зеркале.

— Нет, это был не я, Чинки, ты обозналась. После Сената я был неподалёку от Капитолия, на совещании с вице-президентом О’Мэлли.

— Ты лучше поостерегись, пап, — сказала Чинки, — в городе у тебя есть двойник. Как бы этот парень чего не натворил!

Джиму стало так стыдно, что он не мог заставить себя посмотреть на Марту. Он всё теперь понял и чувствовал, как его щёки медленно заливает краска. Значит, Марта знает! Как она обнаружила? И вдруг его охватило чувство гордости за жену. Да, она знала и отважно оберегала Чинки от этого знания. Он обернулся, чтобы поблагодарить её взглядом, но она уже удалялась на кухню; только каблучки её выбивали по паркету сердитую дробь.

Ужинал Джим один. Кусок холодного мяса показался ему безвкусным, и он отставил тарелку почти нетронутой. Вместо этого он выпил два стакана молока и, покопавшись в холодильнике, обнаружил там пинту шоколадного мороженого. Марта избегала заходить на кухню. Из комнаты Чинки доносился обычный разноголосый шум. Она разговаривала по телефону с какой-то подругой. Джим вдруг почувствовал себя чужим в своём доме. Он медленно ел мороженое, стараясь отдалить момент, когда они с женою останутся наедине. Потом он прошёл к себе в кабинет и попытался читать, но, пробежав невидящими глазами по одним и тем же столбцам журнала, понял, что всё равно ничего не вычитает, и отложил журнал в сторону.

Войдя наконец в спальню, он увидел, что Марта лежит на кровати, отодвинувшись к самой стенке. Когда он улёгся, между ними осталось расстояние шириною почти в фут. Середина кровати оставалась пустой и холодной, как свежевыпавший снег. Марта дышала ровно, но напряжённо, и Джим понял, что она не спит, просто притворяется. Он хотел притянуть её к себе, как делал каждую ночь, но не мог заставить себя пошевелить рукой. Так они и лежали молча и настороженно, и их дыхание билось о невидимую стену, выросшую между ними. Наконец она обернулась и заговорила. Голос её был безжизненным:

— Джим, я знаю, что в последнее время тебя что-то тревожит. Я это почувствовала давно, с тех пор как мы вернулись из Айовы. Может, ты мне расскажешь?

— Я давно уже собирался, Марта. Меня это чёрт знает, как тревожит. Я хочу рассказать тебе обо всём, но не могу.

Опять наступило молчание. Стена по-прежнему стояла между ними, высокая и непроницаемая.

— Джим, — сказала она чуть слышно, — я знаю, как её зовут.

Он молчал. Он слушал, как сильно колотится его сердце, и ждал.

— Я ведь знаю об этом уже больше месяца. Узнала задолго до того, как мы с Джейн уехали в Десмон.

— Марта!

Он почувствовал себя потерянным и безвольным, и это напомнило ему о том случае, когда ему сделали в спину укол против полиомиелита. Когда игла вонзилась в тело, оно вдруг обмякло, и Джима охватило непередаваемо гнетущее чувство, словно из него вдруг вытянули все силы огромным насосом. Ощущение это длилось несколько секунд, но показалось ему бесконечным. Так было и теперь.

Наконец Джим неловко коснулся рукою спины Марты. Он нашёл в широком рукаве батистовой рубашки её маленькую руку и крепко сжал её.

— Марти, всё, что я могу сказать тебе сейчас, это что я очень люблю тебя. Я совершил страшную ошибку, не сознавал, что делаю, но с этим уже покончено, давно покончено.

Когда он сказал «давно», он действительно верил в это, потому что минувшие три недели казались ему сейчас вечностью. И в эту минуту он всем сердцем жалел, что вообще встретил Риту.

— Но если с этим давно всё покончено, — Марта уткнулась в подушку, отчего слова её звучали еле слышно, — то почему же сегодня днём ты… был у неё?

— Я не могу тебе этого объяснить, Марта. Тут всё перепуталось с другими делами, с делами, связанными с государственной безопасностью. Когда-нибудь я расскажу тебе обо всём, но только не сейчас. Тебе придётся просто поверить мне на слово, Марта!

Этот ответ вырвался у него непроизвольно, но он тут же принялся анализировать причины, по которым отказывался сказать Марте всю правду. Было бы естественно рассказать ей всю эту невероятную историю о президенте Холленбахе с начала до конца, но он знал, что Марта увидит в ней только фантастический вымысел. Президент — сумасшедший? Она бы немедленно решила, что он выдумал всё это, чтобы отвлечь её внимание от своей любовной связи с Ритой. И если рассказать ей всё, то как объяснить, где и при каких обстоятельствах слышал он рассказ Риты о яростных нападках президента на Дэвиджа? Нет, нечаянно вырвавшийся ответ оказался самым правильным. Рассказать об этом Марте он просто не мог, во всяком случае, сейчас.