— Не позволено, — отрезал Ырхыз. — Это ты ее упустил. И если упустишь снова, то… Или ты специально? Она тебя подкупила? Чем? Что она обещала?

Сухой голос бесцеремонно вмешался в беседу:

— Смею заверить, что ничего. Морхай, можешь быть свободен. Лучше, если склана тоже уйдет.

От былой почтительности у Кырыма не осталось и следа. Он поставил на столик знакомый кофр, поднял выпавший свиток, повертел в руках и сунул в поясной кошель.

— По-моему, вам нездоровится. Волнения сегодняшнего дня сказались…

Договорить у хан-кама не вышло, Ырхыз в один прыжок оказался рядом, руки его сомкнулись на тощей шее, дернули вверх, почти сворачивая, но все же еще не ломая.

— Думаешь, все по-прежнему будет? — он произнес это тихо, но отчетливо. — Думаешь, я, как и раньше, дам копаться в моей голове? И буду покорно слушаться доброго Кырыма? Ведь он честный, он никогда мне не врал, он никогда не собирался меня использовать, он…

Старик хрипел, хватаясь за руки, пытался подняться на цыпочки.

— И Урлак такой же! Урлак тоже думает, что со мной можно не считаться.

— Мой каган, вы сейчас… — Морхай сделал всего один шаг и замер.

— Я буду управлять Ханмой и Наиратом, а вы двое будете управлять мной? — Каган все же опустил Кырыма, и тот рухнул на ковер, хватаясь руками за горло. Его сотрясало от кашля и — Элья готова была поспорить — страха.

Ырхыз же, пнув по откляченому заду, проревел:

— Запомните оба: я — каган!

И вспышка эта стала последней: он вдруг повернулся спиной и к Кырыму, и к Морхаю, словно разом позабыв об их существовании.

Элья совсем не удивилась, когда Ырхыз предложил:

— Пойдем со мной.

Он отмел мысли и о каганари, и об Агбай-нойоне, и о войне, которой, как понимала Элья, не миновать. Все это было и будет в Наирате, а потому не интересно для многомудрого правителя. Иное дело — зверинец.

Бесшумно отворилась дверь, привычно пахнуло сыростью и камнем, заиграла светом лампа в руке. И шаги застучали, множась эхом. Он бежал, вниз, перескакивая через ступеньку или две, не оборачиваясь, чтобы проверить, идет ли Элья следом. После всего случившегося он уходил в единственное место, где пока еще мог быть собою.

— Ты думаешь, я зря так? Думаешь, что у меня снова… — У запертой двери остановился, повесив лампу на крюк у засова. — Я ведь понимаю, что делаю. Я собой владею.

Врет. Той власти — на два шага гнева, а потом черта, за которой безумие.

— У тебя одежда грязная. И шрам опять кровит.

Мазнул по голове, уставился удивленно и пожал плечами: дескать, ну кровит, ну и демоны с ним, ведь не впервой же.

— Или я, или она. Как ты не понимаешь? Думаешь, она слабая и никто, а я убийца? Я в своем праве. Если бы пришла… поклонилась как все, я бы не тронул. Я бы придумал, как быть. А теперь что? Агбай у Юымова трона. Юым, Юым, Юым… Два этих года — Юым!

— Он же ребенок!

— Ребенок. Сейчас. А потом? Думаешь, он согласится быть взаперти? Нет, не согласится, я был взаперти, я знаю. А еще знаю, что и отец мой не был единственным в роду. Что, склана, страшно?

Страшно. Элья не понимала, как можно бояться детей. Как можно их убивать? Или это такая дикая выбраковка и перераспределение, когда не для пользы всех, а только из страха и увечного желания некоторых? Безумные люди, и Ырхыз с ними. И ведь не остановится, не услышит, даже если в ухо самое орать.

— И мне страшно, Элы. Я не хочу убивать. И не хочу ждать смерти. Не хочу думать, как это будет и когда. Сегодня? Завтра? Потом когда-нибудь? Чтобы я сдох, а они щенка на мое место… Проклятье!

Ырхыза снова трясло, и крупные капли пота катились по лицу, заметные даже в полумраке подвала. Зверь к зверью, и место ему в зверинце, а не на троне.

— Кырым тоже захочет избавиться от меня. Не сейчас, но позже. А может и сейчас. И Урлак с ним, дядюшка, мать его. Он ведь и вправду родня, по бабке… Отравит. Или нож. Или… И сука. И Агбай. И Гыры. Все меня ненавидят. Все! А я живой!

— Живой, — Элья перехватила руки, заставила опустить, помогла разжать кулаки и, проведя по отметинам от ногтей, повторила. — Живой. Ты живой, Ырхыз, и это что-то да значит.

— Я ведь хотел этого, — он постепенно успокаивался. Надолго ли? — Я ведь хотел. Я думал, когда стану каганом, все изменится. Сразу.

Нелепый взмах, и лампа, едва не сорвавшаяся с крюка.

— А ничего не изменилось. Почему так?

— Не знаю, — честно ответила Элья. — Может, просто еще слишком рано?