Визиты к разным психотерапевтам помогли мне самой заняться своим состоянием, — рассказывает Паскаль, тридцатипятилетняя женщина, до недавнего времени жившая в постоянном страхе, что муж ее бросит. — Я была уверена, что сама ни с чем не справлюсь, — объясняет она. — Мысль о разводе стала для меня навязчивым кошмаром. Этот страх до того крепко засел у меня в душе, что я регулярно твердила: пусть я лучше заболею раком, лишь бы не остаться без мужа. Можете себе представить мое смятение, когда я узнала, что он мне изменяет. А спустя несколько месяцев меня уже оперировали по поводу рака груди. Странная ирония судьбы, не правда ли? Как бы то ни было, мои метания между общепринятой медициной и альтернативными походами научили меня делать выбор. Раньше я не смела обратиться к кому-то с малейшей просьбой — мне казалось, что собеседнику это не понравится, и я останусь одна, без его поддержки. Сегодня я хорошо знаю, чего хочу, и не стесняюсь прямо говорить об этом. Например, однажды во время химиотерапии я почувствовала, что у меня больше нет сил бороться. Я старалась взять себя в руки, но физически была совершенно сломлена. Мой гомеопат посоветовал поговорить об этом с онкологом, который меня лечил. А онколог заявил, что у меня просто нет выбора: во что бы то ни стало надо продолжать “химию” теми же темпами. Он утверждал, что у моего организма хватит сил выдержать удар. “Вы же так молоды, — уговаривал он меня. — За исключением рака, от которого мы вас избавим, у вас совершенно здоровый организм”. Но я возразила, что мне уже тридцать пять лет и за это время я успела хорошо себя изучить. И сейчас я чувствую, что мне просто необходима передышка. Поэтому я прошу его сделать промежутки между сеансами химиотерапии побольше. К счастью, его убедила моя решимость. С тех пор я больше не стесняюсь прямо говорить о том, что для меня по-настоящему важно!”

“У меня был похожий опыт в ходе облучения, — вспоминает Софи (адвокат, 55 лет). — Это было во время сеанса “разметки”. Врач выполнил тщательные расчеты для определения зоны, которую надо облучать, и собирался вытатуировать у меня на коже со ответствующие метки. К счастью, несколькими днями раньше подруга, тоже перенесшая рак груди, показала мне свои татуировки. Это выглядело ужасно: крупные уродливые черные точки. После обезобразившей меня частичной маммэктомии, после того, как у меня выпали все волосы, мне только этого не хватало для того, чтобы окончательно возненавидеть свое тело. И я без малейших колебаний попросила врача действовать поаккуратнее. Он постарался и сделал совсем крохотные, незаметные точки. Я была в восторге. В то время я не знала, что можно было вообще попросить заменить татуировку специальным фломастером, следы от которого со временем стираются. Это позволяет после выздоровления избежать напоминания о “радостях” больничной жизни. “Да уж, вы-то, по крайней мере, точно знаете, чего хотите”, — сказал врач, провожая меня к выходу. Через несколько дней ему пришлось пожалеть о своих словах, когда я спросила, почему мне приходится полуголой идти от кабинки для раздевания до аппарата лучевой терапии. Это меня унижало и уязвляло до глубины души. Не говоря уж о том, что было просто холодно. “Это экономит нам время”, — ответил он. На следующий день я явилась на сеанс облучения, неся с собой десяток белых махровых халатов — для себя и для всех женщин, которые не смели сказать, как это трудно — быть больной и не чувствовать к себе уважения!”

Помимо тех трудностей, о которых рассказывает Софи, облучение вызывает ряд неприятных эффектов, для преодоления которых тоже существуют свои хитрости. “Пока я сама не заболела раком, я никогда не тратила время на то, чтобы объяснить своим пациенткам, как можно ослабить последствия облучения, — признается Клер, врач-радиотерапевт. — Я считала, что это сделают медсестры. Теперь я обязательно обращаю их внимание на разные мелочи: например, рекомендую носить бюстгальтер из хлопка, а не из синтетики, во избежание раздражения кожи, которая и так повреждена лучами. Я объясняю им, что надо избегать слишком горячих ванн, не тереть сильно кожу мочалкой, носить просторную одежду, исключить косметические средства, а после каждого сеанса смазывать облучаемую зону специальным кремом для уменьшения воспалительных реакций. Эти мелочи меняют жизнь пациенток. А все, что может уменьшить их страдания, стоит затраченного времени”.

Многие пациентки с настороженностью идут на облучение. Надо сказать, что у этого метода лечения репутация довольно пугающая. К счастью, применяемая аппаратура и методики за последние годы значительно продвинулись: дозы облучения рассчитываются с большой точностью, облучение прицельно направляется на определенные зоны. “Я уже перенесла к тому времени операцию и химиотерапию, — вспоминает Нелли. — И мне совершенно не хотелось укладываться на стол под облучение. Я была ослаблена физически, а главное, морально. Друзья могли сколько угодно твердить, что я уже на финишной прямой к выздоровлению, но мне не удавалось настроить себя. А потом в очереди на облучение я познакомилась с одной пациенткой, которая, как и я, ждала сеанса. “Как же вы хотите, чтоб лечение вам помогло, — сказала она мне, — если сами же его отвергаете?” Она была права, но как выбраться из этого негативного состояния? Она мне предложила брать пример с нее: во время каждого сеанса она, лежа на столе, смотрела на “пушку”, нацеленную ей под грудь, и представляла себе, что это большое солнце, животворящие лучи которого разрушают раковые клетки, ускользнувшие от скальпеля хирурга. Когда я стала визуализировать лечение таким образом, это помогло мне принять его и обратиться к своим глубинным ресурсам для борьбы с унынием и слабостью. Я больше не “терпела” — напротив, я активно работала на свое выздоровление”.

”Рак, лечение, врачи, муж, дети, родители, друзья — и все на меня одну, — вспоминает Элизабет. — И это не считая моих собственных сомнений, фрустраций и страхов. Я была не права, думая, что непременно должна выплывать в одиночку. Когда я поняла свою ошибку, то записалась на прием к психотерапевту. И это стало для меня настоящей отдушиной. Каждый сеанс с психотерапевтом стал для меня возможностью перевести дух и собраться с силами. У меня было такое ощущение, что в его в кабинете я нашла для себя убежище, островок покоя посреди буйства стихий. Там я себя чувствовала в полной безопасности и могла, освободившись от тревог повседневной жизни, взглянуть на вещи с необходимой отстраненностью. Мое видение болезни, мои отношения с окружающими, мое восприятие лечения — все это претерпело огромные позитивные изменения”.

Многие исследования показывают, что психологическая помощь значительно улучшает качество жизни пациенток, проходящих лечение от рака груди. Они чувствуют себя бодрее, у них меньше проявляются побочные эффекты лечения, а при наличии болезненных проявлений они констатируют заметное ослабление боли[1]. “То, что я стала поверять свои невзгоды постороннему человеку, позволило мне увидеть возникающие проблемы как нечто относительное, — рассказывает Нелли. — Благодаря этому я смогла адаптироваться к переменам, вызванным болезнью и лечением”. “Психотерапия помогла мне лучше определить свои потребности, точнее увидеть свои ограничения и осмелиться добиваться от других уважения к себе”, — добавляет Сандрина. “Я поняла, что необходимо сосредоточиться на самом важном”, — заключает Флоранс.

Индивидуальные беседы с психологом позволяют пациенткам легче идти на откровенность. Однако групповые сеансы также бывают весьма полезны. “На коллективных сеансах обнаруживаешь, что ты не единственная, кому довелось столкнуться с такими трудностями”, — говорит Катрин. “Я колебалась, мне не хотелось делиться своими переживаниями и чувствами с группой, — признается Луиза. — Но то, что я смогла это сделать, подарило мне большую уверенность в отношениях с другими людьми. Моя вера в себя окрепла, и теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что “разговорные” группы, которые я посещала, стали для меня чем-то вроде репетиции, позволяющей лучше подготовиться к “реальной жизни”.

В ходе консультаций я заметил, что многим пациенткам с раком груди бывает трудно выразить словами то, что они чувствуют. В современной психологии нарушения такого рода называют алекситимией (от греческого а- — отсутствие, lexis — слово, thymos — эмоция). Магнитно-резонансные исследования выявляют слабость связи между эмоциональным мозгом и корой, где происходит ментализация и вербализация эмоций[2]. По мнению некоторых специалистов в области психосоматики, такого рода недостаточность может способствовать тому, что эмоциональные конфликты начнут выражаться через тело. Если это будет доказано, то в дискуссии о психологическом происхождении рака появится новый весомый аргумент. Как бы то ни было, сеансы групповой терапии, похоже, нередко помогают людям, страдающим алекситимией, выйти из своей эмоциональной изоляции. “Постепенно, слушая, как другие выражают свои чувства, я сумела подобрать подходящие слова для передачи собственных ощущений, — рассказывает Вероника. — До тех пор я была совершенно не способна поделиться с кем-то своими переживаниями. Как будто меня этому никогда прежде не учили”. Вероятно, так оно и есть. И действительно, некоторые исследователи считают, что алекситимия формируется в раннем детстве из-за того, что родители не способны дать название эмоции своего ребенка и в силу этого не помогают ему интерпретировать то, что он чувствует.