– Самое прямое. Аппарат Петерсена - это излучатель, который воспроизводит эманации Бездны. Сами по себе эманации безвредны и бесполезны, но, вступая в резонанс с нейронами человеческого мозга, могут вызывать как чисто психологические реакции, так и необъяснимые пока материальные явления. Петерсен запрограммировал аппарат таким образом, чтобы тот улавливал и гасил внешние эманации в противофазе... Это все равно, что сбивать волну на воде, пуская ей волны навстречу, - пояснил Залески, предвидя реакцию сыщика на научную терминологию.

– А зачем нужен Абель?

– Это самое сложное. Для полноценной работы излучателю нужен резонатор, ведь это устройство с обратной связью - иначе он не сможет улавливать внешние эманации и определять нужную длину и частоту излучения... Все люди реагируют на Шторм по-разному, верно? Есть общие проявления, но, тем не менее, у каждого Шторм - персональный, личный. Чтобы настроить аппарат, инженеру нужен был человек, способный реагировать за всех сразу - только тогда излучатель сможет защитить все население Авадона. Ну, вроде как мученик, что ли, жертва на заклание... Петерсен перебрал сотни две или больше кандидатов, пока не нашел этого ребенка... С ним все работало идеально.

– Идеально - это как? Как именно аппарат действует на людей?

– Представьте себе человека, - Залески шпарил как по писанному, излагая чужие, но хорошо заученные мысли, - который грешил так много и так часто, что переступил черту и перестал воспринимать поступки как грех. Такому человеку не страшен Шторм. Аппарат Петерсена, запущенный на полную мощность - правда, для этого понадобилась бы целая электростанция, работающая только на аппарат - превратил бы авадонцев в людей без греха и без совести, в людей, которым не знакомо само понятие наказания... Он не дал бы эманациям даже подняться из Бездны. Штормов бы больше просто не было...

Это очень важно, сказала Камилла. Для всех нас - и живых, и мертвых.

– Петерсен назвал свой проект "Авалон", - продолжал Залески.
– Это такая средневековая легенда об острове...

– А ребенок?
– перебил его Лимек.
– Как аппарат действовал на Абеля?

Залески пожал плечами и отхлебнул кофе.

– Об этом лучше спросить вот его, - кивнул он в сторону жадно жующего Петерсена.
– Этими деталями он со мной не делился.

– Все, хватит. Свободен!

– Я могу идти?
– уточнил Залески, удивленный и чуточку обиженный, что в его услугах больше не нуждались.

– Да. Пошел вон, - сказал Лимек, и лаборант поспешно ретировался.

Лимек закрыл глаза, чтобы не видеть чавкающего Петерсена, и сдавил пальцами виски. Усталость последних дней навалилась на плечи, отозвавшись острой болью в голове.

Что же вы наделали, сволочи, подумал сыщик. Что же вы натворили... Аппарат наверняка уже у алхимиков, иначе зачем им Абель? А если не сам аппарат, то уж чертежи - точно, а с ними можно построить новый. Заполучив Абеля, они запустят аппарат, и тогда... Что тогда? В кого мы все тогда превратимся? В стадо довольных жизнью скотов? Безгрешных, беспамятных, бессовестных? И вернемся в скотский потерянный рай, каким он был до грехопадения Адама и Евы...

При мысли о том, что Камилла больше никогда не придет к нему, Лимек почувствовал тупой укол в сердце. Лимек так долго мечтал все забыть... Но забыть ее - означало забыть себя.

Мы всего лишь сосуды греха, подумал он отстраненно. Отнимите у нас грехи, и останутся только пустые сосуды...

– Если я не найду Абеля, - сказал Лимек вслух, не открывая глаз, - алхимики найдут его первым. Или трискели. И тогда никто не сможет остановить ваш аппарат, господин Петерсен.

Но у меня нет ни единой зацепки, добавил Лимек уже про себя. И если ты действительно спятил, то я в тупике. И все кончено.

Он открыл глаза и посмотрел на Петерсена. Инженер закончил жевать, вытер губы тыльной стороной ладони и заговорил.

К ночи резко похолодало, дождь прекратился, и ветром раскидало по небу тучи, обнажив ноздреватый диск луны. В его болезненном зеленом свете ночлежка казалась всплывшей из глубин океана, покрытой водорослями и мхом. Целый конгломерат построек, пристроек, надстроек, флигелей, спальных корпусов, кухонь, столовых, сортиров, душевых с баками на крыше, лазаретов и прачечных...

Даже посреди трущоб Вааль-Зее ночлежка выглядела так, будто время здесь остановилось лет эдак двести назад, во времена Беаты Благословенной, учредившей сие славное заведение. По сути, так оно и было, потому что нищие и бездомные Авадона с тех пор полагали ночлежку своей крепостью, куда отваживался заглядывать далеко не каждый полицейский, а трискели (их бродяги ненавидели лютой ненавистью после больших чисток времен канцлера Вальсингама), если тут появлялись, сразу же исчезали.

– Не нравится мне все это, шеф, - сказала Абби.
– Оставлять этого психа одного в конторе...