Значительная часть ночных пожаров начиналась по людской неосмотрительности, в некоторых случаях причиной служила молния, но особенную тревогу вызывали преднамеренные поджоги. Вряд ли существовало преступление более страшное и «наиболее пагубное для общества», заявлял шотландский пастор в 1734 году, чем это. В английском уголовном праве практически все виды поджога (шла ли речь о доме или стоге сена) карались смертью. В Дании наказанием за «убийство огнем» (mordbroender) было обезглавливание, независимо от того, погибли в пожаре люди или нет. И невинные жертвы, и поджигатели осознавали ужасающие масштабы опасности, которым подвергались жизнь людей и имущество в случае поджога65. На испытываемом обществом чувстве страха некоторые личности наживались, отправляя состоятельным горожанам анонимные письма с угрозой поджога и вымогая деньги. «Вы будете разбужены красным петухом» — такова была излюбленная формулировка подобных посланий. В 1557 году двадцатичетырехлетний студент Парижского университета, прозванный Капитан Поджигателей (le capitaine des boutefeu), был обвинен в поджоге и вымогательстве, а позже сожжен заживо. Много лет спустя такие письма получили несколько жителей Бристоля, в том числе купец, который выразил открытое неповиновение бандитам, собственноручно разрушив свой кирпичный дом после полуночи. В 1738 году лондонский торговец скобяными изделиями в Холборне был предупрежден письмом: «Мы все решительно настроены убить вас и ваших родных и превратить ваш дом в золу»66.

Взломщики использовали огонь в надежде скрыть свое преступление. В эпоху Старого режима это была уловка, широко распространенная среди французских воров. Даже в маленькой шотландской деревушке однажды поздно вечером женщина, утащившая все пожитки из хижины, подожгла ее. Пожар был предотвращен благодаря случайному прохожему, поднявшему тревогу в общине. Владельцу лондонского дома повезло меньше — воры сначала украли почти тысячу фунтов банкнотами, а чтобы скрыть преступление, сожгли здание. Воскресной ночью 1761 года в бакалейной лавке на Пиккадилли слуга стащил у своего хозяина одежду и белье, а затем оставил в трех разных местах зажженные куски угля. Разбуженная запахом дыма семья хозяина едва успела спастись67. Вариацией ухищрений подобного рода было мародерство в сумятице, сопровождавшей пожары, причем пожары, как правило, устраивали сами мародеры. Роджер Норт, правовед XVII века, замечал: «Считается, что дома часто поджигаются ворами ради возможности украсть». Так, в Маззл-Хилле, неподалеку от Лондона, бандиты подожгли амбар с большим количеством сена. Пока обезумевший фермер и его семья боролись с огнем, поджигатели украли из дома деньги и вещи68.

Впрочем, поджоги часто совершались и другими руками. По всей Западной Европе банды бродяг и крестьяне использовали огонь в борьбе с землевладельцами. Шансы предотвратить пожар ночью были минимальными, и поджог являлся недорогим и доступным «оружием слабых». Случавшиеся в Средние века «огненные мятежи» впервые достигли эпидемических масштабов в XVI веке. В Германии, например, дома поджигались во время волнений под предводительством тайного общества «Башмак» в 1513 и 1517 годах, многие дома сгорели в период Крестьянской войны 1524–1526 годов. В Блэк-Форесте из мести за смерть крестьянского лидера было подожжено аббатство. От Австрии до Нидерландов банды поджигателей терроризировали жителей сельской местности. В 1577 году шайка, промышлявшая возле Зальцбурга, предположительно насчитывала 800 членов. Это кажется маловероятным, но подобные преувеличения отражают всю глубину страхов местных жителей. В Нидерландах в 1695 году Генеральные штаты ввели новые наказания для «больших банд цыган, перемещающихся в этих районах, имеющих оружие и угрожающих поджогами»69. И хотя на Британских островах «огненные мятежи» были менее распространены, но и здесь в XVIII веке крестьянские повстанцы, как правило, использовали для борьбы ночные поджоги. В 1733 году в Западной Англии разошлись слухи о банде поджигателей, а жители Хоршэма (графство Сассекс), недовольные запретом на разведение костров, прикрепили на здание мэрии предупреждение, что готовы поджечь дома местных чиновников. «Для нас не будет большего развлечения, чем смотреть со стороны, как полыхают в пламени ваши дома», — заявляли они. В американских колониях некоторые пожары были объяснены действиями недовольных рабов. Так было, например, в Бостоне в начале 1720-х годов и в Нью-Йорке двадцать лет спустя70.

В большинстве случаев поджигатели руководствовались не социальными или политическими мотивами, а личными обидами. Но если речь шла о слугах и рабах, то эти мотивы порой переплетались. В 1538 году в Германии сгорела община Лутц, после того как бывший узник городской тюрьмы поджег собственный дом. «Сегодня ночью я должен отплатить за дружбу жителям Дутца», — предварительно оповестил он свою семью. В результате пожара, поглотившего однажды поздней ночью амбар в Глостершире, была арестована девушка-служанка: в ее фартуке оказалась спрятанная головешка. Признавшись в преступлении, она заявила, что ей не нравилось ее «место» и она хотела, чтобы ее отпустили71.

Пожар потушен, но на этом страдания погорельцев не заканчивались. Решающий удар наносился следом. Сумев глубокой ночью избежать гибели от дыма и огня, выжившие сталкивались с тем, что те немногие пожитки, которые они смогли спасти, попросту разворовывались. Кражи на пожарищах были повсеместны и чаще совершались не поджигателями, а просто зеваками — «воришками по случаю» (fire-priggers), которые тащили ценности под предлогом помощи в спасении имущества смятенных жертв. Этот вид воровства был настолько распространенным, что в 1707 году парламент издал закон против тех «злонамеренных личностей», которых застают за «воровством и мародерством обитателей» сгоревших домов. Поколением позже ситуация не изменилась, подобного рода кражи были обычным делом и для американских колоний. «На пожаре многое было украдено», — сообщала в 1730 году Pennsylvania Gazette о ночном пожаре, разрушившем в Филадельфии вдоль береговой линии торговые лавки и дома72.

Таким был ночной ландшафт в раннее Новое время — отталкивающее зрелище, где царили четыре всадника ночного апокалипсиса: смертоносные пары, дьявольские духи, природные бедствия и человеческая порочность. Они составляли основу самых страшных ночных кошмаров человека. В отличие от войны, голода и эпидемии, то есть катастроф, имеющих периодическую природу с длительными интервалами, эти угрозы были непрерывным источником тревоги для большинства семей.

Разумеется, насилие, огонь и другие ужасы не были cyгубo ночными явлениями; ясно, что в ту суровую эпоху жизнь и имущество подвергались риску в любое время суток. Однако не оставляет сомнения то, что самая страшная угроза личной безопасности возникала в ночные часы. Опасности, которые днем были спорадическими, ночью возрастали числом и отличались своей жестокостью. «Ужасы ночи, — объяснял Томас Нэш, — больше ужасов дня, ибо грехи ночи превосходят грехи дня»73. Никогда раньше в истории Запада, по крайней мере со времен Христа, ночь не казалась такой зловещей. В эпоху, сменившую Средние века, сохранялась постоянная угроза стать жертвой преступников, но при этом увеличились масштабы опасности, исходившей от злых духов и огня.

Удивительно, но с первыми признаками наступления сумерек мужчины и женщины не мчались сломя голову в свои постели, предварительно погасив из предосторожности все огни. Несмотря на ночные кошмары, на страх перед демонами, разбойниками и ядовитыми испарениями, многие люди не укрывались не только в своих спальнях, но даже в своих домах. Вместо этого ночью они работали и развлекались. В 1696 году один швейцарский пастор жаловался: «Вечером, когда садится солнце, скот возвращается с полей в стойла, птицы в лесах умолкают, один лишь человек действует глупо вопреки природе и общему порядку вещей»74.

Сцена в воровском притоне (Проститутка выдает своего сообщника властям). Из серии «Прилежание и леность» (1747). Гравюра Г. Фернелла с живописного оригинала У. Хогарта.