Окружавшие Мессалину мужчины, все сплошь ее любовники, молча кивнули. Они стояли вокруг выкованного из серебра ложа императрицы, на котором свободно могли бы поместиться с полдюжины людей, и буквально пожирали женщину глазами. При этом они без всяких видимых усилий сохраняли внешнее спокойствие. Так, словно чем-то само собой разумеющимся было то, что императрица, эта возбуждающая страсть и желание обладать ею женщина, лежит перед ними полуобнаженная, с театральной беспомощностью пощипывая края своей легкой накидки. Предполагалось, что накидка эта должна прикрывать наготу ее жемчужно-розового тела, в действительности же Мессалина получала явное удовольствие, сдвигая накидку так, чтобы демонстрировать попеременно то свою роскошную грудь, то темные волосы на лобке.

Тит Прокул, ближайшее доверенное лицо и начальник почетной стражи императрицы, склонен был во всем полагаться на силу.

– Со времен божественного Августа, – произнес он несколько театральным тоном, – ни один император не умер естественной смертью. Каждому из них помог в этом меч. Точно так же и Клавдий найдет преждевременную кончину.

– Это верно, – заметил Юнкус Вергилиан, один из сенаторов Рима, – но нельзя забывать о том, что ко времени своей смерти Тиберий и Калигула были ненавистны народу.

– А разве так обстоит дело с Клавдием? – проговорил Сульпиций Руфус, хозяин школы гладиаторов. – Клавдия недолюбливали только в начале его правления, а после его военных побед в Британии и после того, как он начал проявлять заботу о нуждах народа, римляне, по большей части, на его стороне. Тот, кто попытается насильственно устранить его, восстановит против себя общественное мнение.

– Мы не можем, однако, ждать, пока император покинет наш мир по воле богов. Мне и без того кажется, что с какого-то времени его годы словно бы потекли вспять, – возразил Декрий Кальпурний, начальник римской пожарной стражи.

– Ничего удивительного, – рассмеялась Мессалина, – ведь он несколько раз в год ездит лечиться в Синуэссу, поместье, некогда принадлежавшее Цицерону. Вино и горячие ванны идут ему, похоже, на пользу.

– По дороге в Синуэссу с ним могло бы что-нибудь случиться… – заметил Санфей Трогус, один из телохранителей императора.

– В этом случае, если покушение окажется неудачным, твоя голова первой слетит с плеч под мечом палача, – вмешался Прокул. – Покушение вне стен города кажется мне связанным с необычайно большим риском. Опасность, что оно будет раскрыто, больше, а возможности скрыться гораздо меньше, чем в Риме, где нам известен каждый уголок.

– Вне городских стен не удалось устранить даже сына Агриппины, – хлопнув рукой по лежавшей рядом красной подушке, сказала Мессалина. – Он все еще жив и все еще может оспаривать право на наследство у меня и моего сына Британника. – При этих словах ее темные глаза словно вспыхнули огнем.

– Вспомните, – раздраженно проговорил Прокул, – как нелегко было нам незамеченными вернуться из Анциума в Рим. Повстречай нас хоть кто-нибудь, наше купленное такой дорогой ценой алиби оказалось бы совершенно бесполезным.

– Если вне города для этого нет возможности, значит, все должно совершиться в Риме, – сказала Мессалина. Молчание любовников привело ее в ярость. – Вы трусы! – Она пренебрежительно сощурила глаза. – Жалкие, ничтожные трусы. Вы хотите называться моими друзьями, – презрительно добавила она, – но при этом вы лишь рабы своей похоти. Ваши глаза горят от желания коснуться меня, прижаться к моим губам, поиграть в те игры, которым научила нас Венера, но никто из вас не готов пойти на малейший риск, не говоря уже о том, чтобы ради меня подвергнуть опасности свою жизнь.

– Божественная!.. – попытался Вергилиан успокоить разъяренную Мессалину.

– Да, божественная, – прошипела она, – но, кроме того, я еще и супруга императора Клавдия. Третья, к слову сказать. Я родила ему наследника трона и дочь, но тем не менее я не владычица. А сейчас я, оставленная своими друзьями, должна опасаться еще и того, что Агриппина, племянница императора, начнет оспаривать мои права.

Мессалина вскочила со своего серебряного ложа, стоявшего в самом центре покоя, и, завернувшись в накидку, зашагала к расположенному в глубине виллы перистилю – открытой сверху и окруженной колоннами площадке. На ходу она повторяла снова и снова: «Клавдий должен умереть… Агриппина должна умереть… Ахенобарб, сын ее, должен умереть!»

Вилла Мессалины, расположенная в одном из самых аристократических округов Рима, Целомонтиуме, поражала своими размерами. Мессалина арендовала ее как для того, чтобы без помех удовлетворять свои потребности нимфоманки, так и для того, чтобы пореже попадаться на глаза пятидесятивосьмилетнему Клавдию, на которого возраст уже явно начал накладывать свой отпечаток. Прежде всего, однако, она старалась избегать вольноотпущенников Каллистуса и Палласа, которые вместе с Нарциссом ведали всеми государственными делами. Любовником Мессалины числился из них только Нарцисс. Бывший раб, он за несколько лет стал одним из богатейших людей Рима. Его состояние оценивалось в четыреста миллионов сестерциев.