Однажды ночью Алеша услышал топот множества лошадей на дворе. Проснулся и испуганно затаился.

В окно тихонько стукнули. Настасья Фетисовна, накинув зипун на плечи, вышла и открыла сени. Мороз за ночь усилился. Снег скрипел и взвизгивал под ногами.

В избу, вслед за хозяйкой, с белым клубом мороза вошел человек. Был он приземист и широкоплеч. На усах и бороде густо осел иней. Казалось, в зубах он держал зайца. Военная шинель ловко сидела на нем. Настасья Фетисовна звала его «Гордюша».

Гость был в избе не более пяти минут.

Широко раскрытыми глазами смотрел Алеша на незнакомца. «Где-то видел я этого человека… Где-то видел…» — мучительно вспоминал он.

Настасья Фетисовна шепнула что-то Гордею, очевидно об Алеше. Военный вскинул небольшие, но острые, как у Никодима, черные глаза, встретился с Алешей взглядом и улыбнулся из-под смелых бровей.

— Сынке скажи, чтоб больше налегал на косачей и глухарей: начинается настоящее — мяса много требуется…

Обрадованный Алеша решил выпрыгнуть из-под зипуна, но гость повернулся и скрылся за дверью, а Настасья Фетисовна истово перекрестила его вслед.

«Да ведь это же партизан!»

Открытие обрадовало Алешу. Наутро, как всегда, отправились на охоту.

— Никодим, я все знаю. Твой отец партизан… — сказал Алеша, как только они перешли реку и вошли в тайгу.

Мальчик остановился и спокойно спросил:

— Ну, а дальше что?

— Дальше? Дальше начинается настоящее, а мы с тобой белок бьем, когда нужно бить не белок, а белых!..

— А если нам с тобой на заимке нужно жить, тогда что?

— Да что ты все вопросами да загадками? Давай поговорим, наконец, серьезно!.. — Алеша рывком сбросил с ног лыжи и, смахнув с верхушки пня снег, сел на него.

Никодим пошел от Алеши.

— Никодим! — обозленно закричал Алеша.

Мальчик остановился:

— Надевай лыжи и пойдем. Пойдем, пожалуйста, не серди ты меня…

— Не пойду! — уперся Алеша.

Никодим подошел вплотную к Алеше, наклонился к самому уху и, несмотря на то что в тайге они были одни, тихонько зашептал:

— Приказ нам с тобой косачишек, глухарей бить — мясо требуется. Деньги нужны, а пушнина — те же деньги. Да что мы с тобой — митингу открывать будем?.. Пойдем!

Но Алеша упрямо покачал головой.

Никодим опасливо посмотрел по сторонам. Еще ближе склонился к уху Алеши и закончил решительно:

— Когда потребуется — нам скажут. Я и сам не хуже бы твоего в отряд. «А нет, говорят, Никодим Гордеич, хорош ты пока и на заимке…»

— Так скажут, позовут, говоришь? — обрадовался Алеша.

— А то? — все так же вопросом ответил Никодим и тронул лыжи.

Никодим и Алеша убили уже более сотни тетеревов да десятка два тяжелых глухарей.

— Как глухарь, так пятеро до отвала сыты. Пятерых мужиков одним молодецким выстрелом мы накормили с тобой, — радовался Никодим всякой удаче.

Партизанский отряд находился, очевидно, не так далеко от заимки Корневых: люди из отряда покрывали расстояние за дневной переход на лыжах.

Настасья Фетисовна не раз для гостей топила баньку. Относилась она ко всем партизанам одинаково тепло и заботливо. Несмотря на молодой ее возраст, бородатые мужики звали ее «мать».

— Ты, мать, поглядывай тут, пока мы с веничком пожаримся на полке. Не ровен час… расшевелили мы гнездо… — улыбались партизаны.

— Мойтесь, мужики, без думушки, в случае чего, я стрел дам.

Настасья Фетисовна брала первую попавшуюся винтовку, надевала лыжи и уходила на «гляден» — гору вблизи заимки. Сколько таких заимок было разбросано по тайге в близком расположении к отряду, Алеша не знал, но корневская заимка для партизан была надежным местом.

Дважды Никодим бегал на лыжах в родное свое село Маральи Рожки с секретным поручением и оба раза благополучно возвращался.

Несмотря на большую усталость, возбужденный мальчик подробно рассказывал матери и деду все новости села, из которого они, бросив родной свой дом, вместе с отцом бежали от колчаковцев.

Ночами он сообщал Алеше, как «пощипали» партизаны белых, какое настроение у маральерожцев и смежных с ними деревень и кто в ближайшее время из крестьян «обязательно подастся в отряд».

— Дело наше ясное, как солнце, вот и тянутся к нему люди, — повторял мальчик услышанную от агитатора фразу.

Алеша завидовал Никодиму, участвовавшему по-настоящему в серьезном деле. И не скрывал зависти.

— Ну, а меня, меня-то когда же позовут? — спрашивал он.

— Поправляйся как следует, признакамливайся к тайге, к лыжному ходу — позовут и тебя. Успеешь еще ноженьки намять…