Я прикусываю губу и отказываюсь смотреть ему в глаза. Знаю, стоит мне только взглянуть на него, считай я пропала.

 — Положи пистолет, и мы уйдем прямо сейчас, — говорит Стефани Мелинде.

 Всего несколько шагов отделяют меня и Далласа от его пистолета, лежащего на полу. Краем глаза я вижу, как он крошечными шажками продвигается в его сторону.

 Мелинда вдруг переводит взгляд на него, и улыбка тут же спадает с ее лица.

 — Ты крадешься к оружию? — спрашивает она.

 Даллас всего лишь пожимает плечами.

 И вдруг все происходит очень быстро. Мелинда поднимает пистолет, Даллас молниеносно пригибается к полу в направлении своего оружия, а я бросаюсь к Далласу, звучит, словно гром, выстрел в тишине комнаты.

 Я наваливаюсь на него согнувшегося всем телом, мы оба валимся на пол, только я нахожусь сверху. Почему-то боль простреливает мое тело, наверное, я задела больное место, оставшееся от вчерашнего мордобоя с Мелиндой.

 Даллас обхватывает меня руками и переворачивает меня на спину, прикрывая сверху собой, и вдруг крики полицейских наполняют помещение, ворвавщихся в дом.

 Даллас поднимает голову, и мы видим, что Мелинда со Стефани, лежат на полу в наручниках.

 — Вы в порядке? — спрашивает Тед, подлетая к нам с пистолетом в руке, в происходящем полном хаосе.

 — Да, все хорошо. Лорелей только что спасла мою задницу. Уверен, это доказывает, что она любит меня, — говорит Даллас, улыбаясь мне.

 Я стараюсь улыбнуться ему в ответ, но чувствую себя немного опьяненной. Должно быть, я слишком сильно упала на Далласа. Комната начинает вращаться, я моргаю несколько раз, чтобы прийти в чувство.

 Даллас немного отстраняется от меня, и я замечаю кровавое пятно у него на плече.

 — О Боже, у тебя кровь. В тебя стреляли, — бормочу я.

 Он в замешательстве окидывает себя взглядом, а потом переводит взгляд на меня.

 — Это не моя кровь, — шепчет он.

 Я вижу, как он быстро приподнимается и его глаза расширяются от ужаса.

 — Тед! Быстро вызови скорую!

 Даллас прижимает руку к моему плечу, и я ору от боли.

 — Ой! Не так сильно, — жалуюсь я, закрыв глаза.

 — Нет, нет, нет. Лорелей, открой глаза, детка. Останься со мной.

 У меня словно дежа вю. Почему он раньше мне не говорил таких слов? На меня накатывает такое веселье, что я начинаю смеяться. У меня такое чувство, словно я опять напилась. Но я точно знаю, что не пила ни грамма.

 — Я здесь, и никуда не собираюсь, — смеюсь я. — Я так устала. И у меня болит плечо.

 Я закрываю глаза и слышу вокруг себя какое-то движение и шорохи. Крики людей, кто-то стучит мне по лбу, Даллас что-то шепчет мне на ухо.

 — Давай, открой глаза и скажи мне, что я напыщенный мудак. Скажи мне, что я упрямый болван. Мне не важно, что ты скажешь, только поговори со мной. Скорая уже в пути.

 Я до конца не осознаю, зачем едет скорая, но от слов Далласа я опять начинаю смеяться.

 — Ты такой глупый. Я люблю тебя. И ты не настолько уж напыщенный мудак, — говорю я ему.

 Я с трудом разлепляю глаза и смотрю на него, у него на лице появляется улыбка с оттенком грусти.

 Пусть ему будет стыдно за мое признание в любви, что ему от этого грустно.

 — Просыпайся, соня.

 Голос врывается в мой сон, и я хмурюсь от досады. Мне снится самый удивительный сон. Я раскрыла дело об убийстве, и Даллас сказал, что любит меня.

 — Не буди ее. Она придет в ярость, когда узнает, что госпиталь выбросил ее туфли от Джимми Чу, поскольку они были в крови.

 Я кряхчу и пытаюсь перевернуться на другой бог, чтобы опять погрузиться в сон, но не могу двигаться и что-то щекочет мне в носу, а руки, словно опутаны веревкой.

— Я уже поняла, что на госпиталь ты уже излила достаточно своей ярости. Не могу поверить, что ты обвинила санитара, что он пустое место, из-за того, что не знает, что такое стоящая обувь, хотя и совершенно убитая.

 Мне хочется рассмеяться над этим разговором, но чувствую, что будет очень больно смеяться.

 — Он сказал мне, что туфли были совершенно некрасивые и все в крови. Ему повезло, что я не дала ему под зад. Джимми Чу не может быть не красивым, в любом своем проявлении.