— Сними очки, это не дискотека,— сурово шепчет мне на ухо мама.

К счастью, я снимаю их после того, как закатываю глаза на нее, и удерживаюсь напомнить ей, что сейчас уже не 1970 год.

— Не желаешь просветить меня, почему ты попросила встретиться с тобой в церкви?— спрашиваю я, вздрагивая от яркого солнечного света, льющийся через витражи, убирая свои очки в сумочку.

— Ты имеешь в виду, что стоит не учитывать тот факт, что твоя душа нуждается в спасении и прошло уже больше месяца, когда ты была в церкви? —шепчет она.

Супер. Адское похмелье,да еще и чувство вины.

Я приподнимаю бровь, как только органная музыка начинает греметь у меня за спиной. Мама сразу же встает со своего места и начинает петь вместе с другими прихожанами, полностью меня игнорируя.

Я ожидаю конца песни и когда все садятся, сложив руки на коленях, пробую снова:

— Что было такого важного, что не может подождать до сегодняшнего вечера?— шепотом спрашиваю я ее.

Она шикает на меня,как только пастор начинает говорить, и во мне поднимается протест, причем громкий, пытающийся напомнить ей, что именно она выбрала это место для встречи. Через несколько минут, она наклоняется ко мне ближе.

— Кто-то украл хлеб Господа для причастия из церкви на прошлой неделе. А вчера пропала золотая чаша. Ты должна сказать своей подруге Кеннеди, чтобы она помогла нам.

Я немного возмущаюсь на тот факт, что она даже не предлагает мне помочь с этим делом. Она почему-то твердо убеждена, что моя единственная роль в «Единожды солгав» это быть шлюхой. Даже моя собственная мать совершенно не верит в мои способности.

— Знаешь, я же тоже там работаю? Почему я не могу быть той, кто поможет вам?

Не то, чтобы я очень уж хочу, поскольку слишком занята сейчас, помогая Мэтту, но в принципе сам факт.

— Ты целуешься с незнакомыми мужчинами и снимаешься обнаженной. Каким образом ты собираешься помочь нам?

Совершенно неважно сколько раз я повторяю ей, что, целуя тех мужчин— это своеобразный способ с моей стороны поймать их на обмане, или о том, что фотографии, сделаны с большим вкусом, на которых я изображена, она все равно уверена в одном— что моя лучшая подруга намного лучше меня, и она тоже ходит в эту церковь, и не имеет дочь, которая позирует для «Playboy»,и продолжает сниматься в порно или в чем-то подобном. Как только меня наняли на мою первую работу в качестве модели десять лет назад, она стала молиться с четками каждый вечер, потому что решила, что я пошла по скользкой дорожке.

— Я совсем там не обнаженная. Сколько раз мне повторять тебе это?— шепчу я сердито.

Она опять шипит на меня.

— Мы находимся в доме Господнем. Сейчас не время говорить о твоей«больной мозоли»,— сообщает она мне, взмахнув руками в направлении моей груди.

«Я люблю свою мать. Я люблю свою мать. Я люблю свою мать». Возможно от того, что я продолжу напоминать себе это, не задушу ее в церкви полной народа.

Снова начинает звучать органная музыка, и все встают.

— Мам, сейчас у нас много работы. Почему бы просто не позвонить в полицию и не сообщить о краже?

Она хмурится, глядя на меня.

— Эти просфиры были подарком от папы.

Она быстро крестится при упоминании Папы, и я закатываю глаза.

Моя мама родилась и выросла настоящей католической, поскольку у нее было очень строгое воспитание. Когда она уехала в колледж, она словно взбесилась и у нее снесло крышу. Она не остепенилась почти до сорока лет, уже фактически отчаявшись встретить своего суженого и завести семью. Однако, судьба дала ей хороший пинок под зад, как раз на ее сороковой день рождения.

Моя мать была… как бы это покрасивее выразиться… в основном, моя мать была женщиной, предпочитающей заниматься сексом с мужчинами намного младше ее. Свой день рождения она решила отпраздновать с подружками в местном баре университета. Было слишком много виски, и она встретила моего отца. Он был студентом университета Мичиган, и вместе со своими друзьями был в Нотр-Даме на выходные. БАМ, БАМ, благодарю вас, мэм, поскольку шесть недель спустя, палочка для теста изменила цвет. Она так и не узнала, как зовут моего отца и была слишком подавлена, чтобы вернуться в бар и порасспрашивать о нем.

Моя мать тут же обратилась к своим католическим корням, испытывая чувство вины, и начала ходить на исповедь и мессу каждый день. В возрасте семидесяти лет она продолжает все равно каждый день ходить на мессу, и я уверена, что также молиться за мою душу, которая, как она считает, ведет себя непристойно в своем постоянном обнажении.

— Видишь того приятного молодого человека, сидящего впереди нас на два ряда,в голубой рубашке? Гарольд Джонсон. Он холост и его мать сказала мне, что он всегда был влюблен в тебя.