– Смотри-ка, что за сокровища в нашем архиве пыльном скрываются… И это все золотарями было пропущено? Хоть шурфики-то почти в каждом ключе раньше били… Впрочем, ты ведь просто данными шурфов не ограничился, а не поленился запасы по каждой долине посчитать!

– Эти запасы оценены мной очень примерно, иногда по одному-двум шурфам. Нужно, конечно, пробить контрольные линии или вообще разведку правильную на них поставить…

– Дойдут руки, поставим. Это сколько же в совокупности у тебя по 8 россыпям получилось? Под 60 пудов? То есть больше чем на миллион рублей… Ай да Сереженька, божий одуванчик, золотой мальчик! Ты прости меня за фамильярность, но давно я такого результата от своего сотрудника не получал…

– Это еще не все, – сказал Городецкий. – Основную россыпь, на 100 пудов, я на закуску оставил. То есть под акции вашего товарищества, как договаривались.

– Будут, конечно, будут тебе акции! За три-то миллиона будущих доходов… Слово сибирского промышленника, ты ведь слышал, закон! И где же она, не томи?

– Это в долине Левой Мурожной, от устья до россыпи руч. Васильевского при длине около 15 км. Среднее содержание золота в «песках» около 1 г/м3 и вскрыша значительная, от 2 до 5 м, так что годится только под драгу.

– Да, россыпь бедная и трудоемкая, потому ее старатели и пропустили. А под драгу годится. Когда Большую Мурожную отдрагируем, не раньше. Но на дальнюю перспективу, чем не россыпь? И кстати, акции товарищества на Лондонской бирже после известия об открытии новой средней россыпи ощутимо поднимутся. А это уже реальный доход – притом, что из нее еще ни золотника не добыли! Порадовал, порадовал ты меня…

– Но эту россыпь тоже требуется доразведать…

– Это да. Вот что: я сегодня же отдам распоряжение о проходке контрольной линии шурфов в среднем течении Левой Мурожной, а также в ложке на левом борту реки Тюрепина, где ты насчитал около 10 пудов золота. Как только твои сведения подтвердятся, мы оформим тебе пропорциональное количество акций. А дальше хоть в банк их положи и получай проценты, хоть продавай по одной или даже начни играть на бирже через маклера – дело твое. Надежнее всего, конечно, вклад в банке, проценты с которого составят такую сумму, что ты вполне можешь бросить службу. Или в архиве еще чем поживиться можно?

– Точно не знаю, но я и половины его не просмотрел.

– Тогда еще потрудись на благо своей семьи и своего товарищества. Какой золотой клад! И какой золотой юноша! Кстати, говорят, тебя генерал-губернатор уже в гости позвал?

– На именины дочери.

– Которой, старшей, Татьяны или младшей, Наденьки?

– Младшей. Но сколько ей все-таки лет?

– Должно, семнадцать. Невеста…

– А старшей сколько?

– Двадцать два. Все незамужем.

– Нехороша собой?

– Напротив, красавица и умница. Через ум свой и горе мыкает – как Чацкий у Грибоедова. Ну, скоро увидишь обеих… Как споро твоя фортуна развертывается, везде успел! Да еще и писатель… Полистал я этого «Смока» перед вечером у Гадалова: бойкая, жизнерадостная вещица! Неужто, правда, в Аляске золотоискатели такие благостные?

– Повесть-то не моя, американская… В предисловии Джек написал, что был там всего год, перезимовал и насмотрелся всякого. Но есть законы приключенческого литературного жанра – он им и следовал.

– Понятно. Во всяком случае, я буду ожидать продолжения. Да и сестры мои переживают, чем у Смока с Джой Гастелл история закончится… Не подскажешь?

– Ни за что. По закону подогревания читательского спроса.

– Вот только на твоем примере я, наконец, понял, чем ваше поколение отличается от нашего. Мы в ваши годы были простоватыми романтиками, а вы уже смолоду дотошные и прагматичные – будто вам не под двадцать, а под тридцать, а то и сорок лет. Иметь по любому поводу свое мнение, да так убедительно его аргументировать, закончив всего один курс института – в 70-е годы было нонсенс!

– На меня не все, я думаю, похожи, есть еще и простоватые…

– Есть, конечно, есть. Но и в других молодцах я эту хватку замечал… Впрочем, так и должно быть в эпоху стремительной капитализации России, будет кому после нас ее развивать…

Вечером Городецкий-Карцев пришел в ателье.

– Евлампий! – зычно крикнула Клавдия Дормидонтовна. – Барчук твой пришел, выходи!

Евлампий Прошин вышел не спеша, с достоинством.

– Заказ пришли сделать, Сергей Андреевич?

– Нет, господин Прошин, принес я Вам давно обещанный рисунок застежки-молнии в сапоги. Вот, посмотрите: общий вид сапога, вид застежки застегнутой и расстегнутой, а также вид замка на застежке…

– Хитро… Но как удобно-то: застегнул-расстегнул! Хоть и не пойму все равно сам механизм застегивания.

– Я-то вроде бы понимаю, но как устроен замок – не вполне. Но Вы говорили, что есть в железнодорожных мастерских толковые слесари?

– Есть, как не быть. Да вот хоть Филимон Баев, сосед мой: ему отнесем, авось поймет и сделать возьмется…

– А он когда с работы приходит?

– Часам к девяти обычно. Только он с неделю как дома сидит, палец на ноге сломал.

– Тогда пойдемте, проведаем?

– Айда.

Массивный Филимон, мужик лет тридцати, сидел за столом у дальней стены единственной комнаты, под керосиновой лампой, и швабрил напильником зажатый в тисочках нож мясницкого вида. Под стать ему дородная жена мыла в тазу посуду, а двое пацанят резались на печных полатях в карты.

– Здорово, сосед, – махнул шапкой Евлампий. – Гостей принимаешь?

– Это ты что ль гость? Или барчук этот?

– Мы не в гости, а по делу, – поправил Сергей незадачливого сапожника.

– Вон как, по делу… А что у вас за дела такие совместные?