Сжимает, выставив вперёд усыпанный не самыми дешёвыми камнями, крест.

– Да ну?

Идёт вперёд вразвалочку, на ходу расстёгивая перчатку. Резко отшвырнув, поднимает вверх руку.

– Лови!

От удара он валится. Низенький, но довольно широкоплечий уродец с красным пятном в половину рожи. Из тех, кому нравится, когда перед ним унижаются. Такой хлипкий или трусливый?

Госпожа уже сидит на нём, вцепившись руками в шею.

– Не посмею? Не посмею, говоришь?

Пытается разжать. Угу. Вперёд и с песней. Дина намного сильнее, чем выглядит. И с размерами этого попика я бы была последним человеком, кто полез проверять.

Держу пистолет наведённым на толпу. Если я что-то в людях понимаю, на выручку не кинется никто.

Верховный встаёт, смачно плюнув, бьёт тело сапогом в висок. По-моему, излишне.

– Эй, вода есть на руки полить?

День жаркий, фляжка пуста. У остальных, похоже, тоже.

– Если вас устроит, вон сосуд со святой водой.

Один из храатов, пришедший к нам ещё до перехода через реку. В броне нашей, волосы короткие, бороду, правда, коротко подстриг, но не сбрил.

– Бери и лей.

Достав перевязочный пакет, вытирает руки.

– Так! Ты тут всем чем можно и нельзя в верности клялся. Так докажи. Режь ему голову.

Крик младенца.

– Что встал? Выполняй. С этим сама разберусь.

Направляет "молнию" на держащую ребёнка женщину. Вокруг неё пустота, все расползлись и совсем уж в стены вжались. Тишина аж звенит.

Госпожа подходит ближе. Зря они расползаются. С такого расстояния Дина, даже если хочет только ребёнка убить, всяко сожжёт человек тридцать.

Негромкий свист, почему-то не перерастающий в рёв и крики. Хохот Верховного. Оружие поднято стволом вверх. Всё как-то замедленно. Только сейчас соображаю. Свистела не "молния", свистела Дина.

– Про меня много всего говорят, вот только младенцев я вовсе не жру. Ни сырых, ни жаренных. Другое мясцо предпочитаю. Понежнее.

Вижу её со спины, но уверена, сейчас плотоядно ухмыляется наподобие дочери, совсем непристойно проводя языком по губам.

– Вот. Голова. Что делать с ней?

– В сосуд этот положи. Засуши. И в замке в обеденном зале поставь в том углу, где иконы раньше были. Как-нибудь загляну - проверю.

Солдаты выгоняют всех из храма. На выходе грубо обыскивают, отбирая всё ценное. Интерес к женщинам - нулевой. Их грязь и вонючесть вызывают омерзение. Почти все солдаты перевязочные пакеты вскрыли и лица замотали. Слышать уже приходилось про местных женщин - "свиньи и то чище".

На площадь влетает Динка во главе десятка.

– Где Верховный?
– орёт обращаясь неизвестно к кому.

– Чего орёшь? Тут я.
– ловко у неё получается столбом прикинуться.

Динка спешивается. Идёт к нам. По походке видно, как недовольна.

– Докладываю. Потерь нет. Особых ценностей нет. Скотину ещё не посчитали.

Верховный хмыкает.

– Двуногие живые-то есть хоть?

– Есть. Но не с собой.

– Ладно. Их пока хватает.

– Нам где останавливаться?

– Да вон там, - кивает в сторону храма, - все поместиться должны. Даже мыть почти не надо, разве от мочи да дерьма пол протереть. Свободна!

Динка злобно смотрит ей вслед.

Замечает меня. Гримаска становится менее враждебной.

– Здорово! Пошли поболтаем. Там внутри не сильно насрано?

– Нет. Там вообще-то убрали уже.

Стулья искать не стали, как в старину было принято, на полу уселись.

– Знаешь, тупых видала, но таких... Тебе расписками вместо денег расплачиваться приходилось?

– Конечно. Иначе зачем мне печать?

– Читали их?

– Ну да. Иногда имена или цифры правила.

– То есть, все кому ты расписки давала, читать умели?

– Ну да. К чему здесь это? Всё же берём по праву военной добычи.

– Ну да, грабим попросту, но я не про это. Выпотрошили тут один городок, обыкновенный самый, где на каждом углу насрано. Но храм здоровый, местный богатей во искупление чего-то, или просто соседу похвастать, строил. Согнали к прятавшимся пленных, вздёрнули пару попиков, и захотелось мне проверить, правда ли, что тут только они читать умеют.

Сначала храм со всем содержимым о двух ногах взорвать хотела, но поняла, пороха мало.