— Раньше у нас поговаривали, что среди францисканцев — и у нас во Флоренции тоже — были тайные пособники императора, потихоньку вступившие в Орден Храма. Но точно ничего не известно. Это только слухи. Как знать, что творится у капуцинов в голове! Они могут душить и резать друг друга, но посторонние ни о чем не узнают и будут думать, что в стенах их монастырей по-прежнему правят слова Святого Франциска, бедность и непорочность!

Больше капитан ничего не знал. Раздосадованный Данте приказал ему убираться. Эти упреки в адрес монахов он слышал уже тысячи раз, и они его жутко раздражали.

Он сам многому научился у монахов, познал их пороки и добродетели. И имеет право порассуждать об этом. А куда лезет это мужичье?! Впрочем, у монахов и правда пороков намного больше, чем добродетелей…

Как только капитан удалился, стражник оповестил Данте, что к нему кто-то пришел.

— Кто именно?

— Не знаю, но он утверждает, что знаком с вами.

Поэт стиснул зубы.

Неужели опять явился за деньгами проклятый Манетто?!

Подумав об этом, Данте стал оглядываться по сторонам, словно прикидывая, где бы спрятаться.

— Не сейчас! Скажите ему, чтобы пришел после заседания Совета!

— Все куда-то бежите, мессир Данте? — раздался у двери громкий насмешливый голос. — Прямо как в битве при Кампальдино!

Данте подскочил на месте, как готовая вцепиться в обидчика собака. Перед ним расплылся в улыбке человек с широким лицом. Он рассматривал поэта, уперев кулаки в бока. Незнакомец был одет в богатое дорожное платье, слишком шикарное для любого флорентийца. Законы города были против чрезмерной роскоши. Перед Данте явно стоял чужеземец, говоривший к тому же с легким сиенским акцентом.

— Конечно, мы очень давно с вами не виделись, но неужели любовь преобразила меня до полной неузнаваемости? — все тем же легкомысленным тоном продолжал незнакомец.

Данте всмотрелся в его лицо, прикрыв глаза ладонью от солнечных лучей, пробивавшихся под своды галереи.

— Мессир Ангольери? Чекко! Это вы?!. Но вы же сидели в тюрьме!

Ангольери расхохотался.

— Я так много плакал, что наконец разжалобил моего батюшку, и он выкупил меня из долговой тюрьмы. Уже года три назад. Что же до мошенника, который порезался о мой кинжал, так он взял назад все свои подлые обвинения в мой адрес, услышав звон монет. Впрочем, не сядь я вовремя на коня, не миновать бы мне тюрьмы. Я опять проигрался в кости, а отец не станет больше платить мои долги, особенно после того как прочел один мой сонетик, в котором он горит в адском огне. Я успел только немного побаловаться с моей ненаглядной Беттиной, вскочил на коня, и вот я ищу убежища в вашем свободном городе, где вы поднялись на самую вершину власти. Вы же приор! И при этом — поэт! В Сиене поэтов секут розгами, а не избирают в Магистрат… А правду говорят, что Флоренция скоро превратиться в новые Афины на берегах Арно? Что у вас тут собралось больше ученых мужей, чем во всей Александрийской библиотеке?

Данте открыл было рот для ответа, но Ангольери не дал ему вставить ни слова.

— А ваши таверны! Они же прекрасны! Не то что эти грязные дыры у нас в Сиене! Я уже побывал в таверне у некоего Бальдо за старыми городскими стенами. Вы там были?.. Какая там идет игра! А какие там женщины!

— Об этом лучше не надо, — наконец перебил его Данте. — Власти нашего города не любят завсегдатаев игорных домов и прочих кутил. У нас, в городе Святого Иоанна Предтечи, правит добродетель. Постарайтесь не нарваться на неприятности. В наших тюрьмах страшнее, чем в аду… Что же до битвы при Кампальдино, мой отряд отступил совсем недалеко и лишь в начале сражения. А потом мы пошли на штурм и сломили надменного врага.

— Да как скажете!.. Я не очень внимательно следил за тем, как бегут флорентийцы, потому что сам бежал вместе с сиенцами… Но к чему вспоминать ужасы войны теперь, когда можно наслаждаться мирными забавами. Я прочел ваши стихотворения и ваши проклятья в адрес какой-то новой прекрасной дамы с каменным сердцем! Выходит, рана, нанесенная вам в сердце Беатриче, зажила? Значит, правду говорят поэты — даже сам Данте Алигьери спустился в мир грязи и плоти?

Данте покраснел, промолчал и стал оглядываться по сторонам, стараясь придумать, как бы избавиться от незваного гостя. Ангольери, кажется, понял, что задел поэта за живое, и сменил тему:

— А ведь я присутствовал на церемонии вашего вступления в должность приора в Сан Пьеро. Очень внушительное зрелище. Заставляет задуматься о сочетании мощи земли и неба. Я был очень рад. Злополучным беженцам необходимы влиятельные друзья.

Данте подался вперед.

— Вы были на этой церемонии в Сан Пьеро? Когда же вы прибыли к нам?

— Три дня назад. Еле успел!

«Еле успел к ночи, когда было совершено убийство!» — подумал Данте, внимательно разглядывая собеседника, продолжавшего болтать, озираясь по сторонам.

Из галереи был виден кусок площади Маджоре. Река Арно была закрыта массивным фундаментом колокольни, которую возводил Джотто.

— Ваш город растет не по дням, а по часам, мессир Данте. Ему под стать только ваше флорентийское чванство! Но и у меня в Сиене заложили фундамент самого большого собора христианского мира. С его крыши мы покажем фигу и вам и самому папе в Риме! — С этими словами Ангольери покрутил под носом у Данте два кукиша.

Данте невольно улыбнулся, представив себе Чекко Ангольери с его непристойными жестами на вершине высокой колокольни.