— Гениально, Ваше Величество, гениально! План, достойный Императора! — в один голос восхитились мои собеседники и захлопали в ладони.

— Ладно, хватит… Вы же знаете, что я этого не люблю. Комплимент хорош, когда он произнесён искренне, что бывает крайне редко, — с ленивой досадой поморщился я.

— Обижаете, Сир, — с негодованием произнёс ГРАФ. — План действительно великолепен, это я Вам говорю, как на духу.

— Ладно, приступаем к его осуществлению завтра с раннего утра. Утро вечера мудренее, знаете ли.

Я прошёлся по гладкому мозаичному полу. Ветер то неистово бился в окна, то стихал на какое-то время. Пламя в камине потихоньку пожирало само себя, будучи почти лишённое поддержки дров. Становилось совсем зябко и неуютно. Я поморщился. Как хочется к морю! Вдохнуть бы сейчас тёплый солёный воздух, насыщенный запахом степных трав. Мечтаю о синем, бездонном, бесконечном и беспечном небе, и о таком же синем, бездонном, бесконечном и беспечном море! А ещё хочу увидеть южные горы. Они очень сильно отличаются от северных. Тёплое море от них расположено невдалеке, буйство природы у их подножия поражает воображение. Растительность от предгорий плавно переходит в альпийские луга, и на фоне их ароматного великолепия — сияющие под солнцем белоснежные шапки на вершинах! Всё, не могу больше переносить это проклятое серое промозглое небо и снег с дождём! Надоело, чёрт возьми! Вперёд, на юг!

Я вдруг, как всегда неожиданно, вспомнил фразу, где-то и когда-то услышанную или прочитанную, и произнёс её вслух:

— «Боже, пошли мне берег, чтобы я мог от него оттолкнуться, мель, чтобы я мог с неё сняться, шквал, чтобы я мог устоять!».

— Сир, к чему это Вы? — удивлённо спросил ГРАФ.

— Как к чему!? Неужели непонятно!? — возмутилась ГРАФИНЯ и склонилась над листом бумаги.

Я услышал скрип пера. Девушка, прикусив губку, лихорадочно что-то записывала на нём.

— Граф, это старинная молитва мореплавателей, коими нам с вами предстоит вскоре стать, — весело произнёс я. — Собственно, эта молитва не только тех людей, которые плавают по морям. Это молитва всех людей, плавающих по жизни!

Я подошёл к ГРАФИНЕ, поцеловал её в плечо и спросил:

— Дорогая, так ты всё-таки умеешь писать?

— Да, как ни странно… Сама удивляюсь. Всё, я заканчиваю. Пусть тебя это не смущает. Просто ПОЭТ попросил меня в его отсутствие конспективно отражать на бумаге наиболее важные события, происходящие с твоим участием, а так же записывать все твои наиболее ценные мысли, что я и делаю. Цитатник, знаешь ли, необходимо пополнять, как ты любишь говорить, — усмехнулась девушка. — Самое интересное и удивительное, дорогой, что ты высказываешь подчас действительно умные и оригинальные мысли. Не только чужие, но и свои…

— Ну, спасибо за оценку моей личности. Кто ещё в этом мире меня может искренне похвалить!? Пожалуй только ты, да ПОЭТ.

— Сир, Вы меня обижаете, — насупился ГРАФ.

— Ну, извините, извините, я несколько погорячился. Но вы не представляете, сколько развелось вокруг меня льстецов, лжецов и фарисеев! Они с каждым днём размножаются в геометрической прогрессии, растут как на дрожжах, заполняют и переполняют всё пространство вокруг меня!

— Не знаю, кто такие фарисеи, Сир. А что касается льстецов и лжецов, то это вполне естественный и закономерный процесс. Как же без них? Как же Вы хотели? Такова жизнь, — грустно вздохнула ГРАФИНЯ, а потом миндально и изумрудно улыбнулась, — Сир, а не изволите ли на закате сего дня произнести ещё что-нибудь такое особенное, — для истории, для вечности? Ну, и для меня, индивидуально!?

Я слегка усмехнулся ей в ответ, подошёл к камину, который почти погас. Впрочем, угли, оставшиеся от погибших в агонии дров, ещё согревали небольшое пространство вокруг.

Никаких особенных мыслей для истории в моей голове не имелось. Но я напрягся, подумал и произнёс то ли впопад, то ли не впопад:

— Для того, чтобы стать кузнецом, надо ковать! Для того, чтобы чего-то достичь, следует решительно идти вперёд! Это касается всего, в том числе и науки, и войны, и истории, а особенно любви… Кстати, дорогая! Тебе никто не говорил раньше, что ты очень красивая женщина!? А, вообще, я тебя безумно люблю!

Перед тем, как отправиться на юг, я зашёл в комнату, где содержался МОЛОТ. Я периодически навещал раненого, с удивлением наблюдая за его фантастическим физическим восстановлением.

Те телесные повреждения, которые были причинены ему в результате удара моим мечом, конечно же, являлись не совместимыми с жизнью. Это мог понять любой человек, даже совершенно далёкий от медицины. Однако факт остаётся фактом: МОЛОТ выкарабкался, переступил черту, отделявшую его от смерти, уверенно перешёл с тёмной на светлую сторону улицы под названием жизнь.

Все кости и ткани головы и шеи восстановились, зажили, вернулись в своё первоначальное состояние. Повреждённая кожа у больного стала розовой и нежной, как у младенца. Дышал он глубоко и ровно, всё у него было вроде бы в норме, но при этом мозг его в полную силу пока не функционировал, находился как бы в дремотном состоянии, в сознание он не приходил. Каким образом можно было вывести бойца из данного состояния, я не знал. На здешних медиков у меня особой надежды не было.

Между тем, на МОЛОТА я возлагал очень большие надежды. Он являлся тем ключом, которым я надеялся открыть тяжёлый амбарный замок, скорбно висящий на большом и крепком сундуке моей памяти.